Евгений Клюев - Андерманир штук

– Ушли отсюда, – сказал он, и те с виноватыми улыбками отправились восвояси.

На третьей паре был объявлен общий сбор.

– Господа, – мягким телеголосом сказал Ратнер в микрофон. – Я, конечно, понимаю, что за время существования академии – простите, школы – у студентов сложились известные традиции, и ничего против этих традиций не имею. Студенческая пора – пора веселая, дурашливая… по себе знаю, а о некоторых своих выдумках, что греха таить, и до сих пор вспоминаю с чувством неловкости. Я только просил бы вас помнить, в заведении какого типа вы обучаетесь. Здесь приобщаются к тонким энергиям, а не к кулинарии… если вы, конечно, успели это заметить. Во времена моей юности таких учебных заведений, понятное дело, не было, да и сейчас наша академия – единственная в своем роде, что налагает на нас определенные обязательства… не правда ли, дамы и господа? Не потому, конечно, что мы тут ах-какие-элитарные, а всего-навсего – н-да… «всего-навсего»! – потому, что борьба в этих стенах, если уж по каким-то непонятным мне причинам она неизбежна, должна вестись не на кулаках. Войдя сюда, вы, дорогие мои, все забыли о рукоприкладстве… м-м-м, за исключением тех, кто специализируется в мануальной терапии! Физической расправе в вашей жизни места быть не должно, ибо она противоречит самой сути исповедуемых нами принципов. Это раз.

И – второе.

До меня давно уже – разными путями – доходят слухи о слишком серьезном отношении старших студентов к идее герметичности получаемых здесь знаний. Да, мы учебное заведение для посвященных, но прошу вас раз и навсегда зарубить это на ваших молодых носах: уже само по себе пребывание здесь исключает возможность профанного взгляда на жизнь. Потому-то в нашем учебном заведении никогда и не существовало никакой специальной процедуры, свидетельствующей о формальном приеме новичка в ряды старших собратьев. Если бы такая процедура была необходимой, то я предусмотрел бы ее и, уж поверьте мне, придумал бы что-нибудь поинтереснее, чем подвергать новичка побоям, плевкам в лицо и прочим издевательствам. Не забывайте, что ваш инструмент – тонкие энергии и что, придя сюда, вы тем самым как бы дали присягу не опускаться на более низкий уровень взаимодействия.

Я надеюсь, что вы поняли меня правильно.

Тип отношений, имеющих место между нами (я имею в виду платный характер данного учебного заведения), исключает какие бы то ни было грубые санкции по отношению к нарушителям спокойствия. Но предупреждаю: я все-таки буду вынужден прибегнуть к санкциям, в случае если еще раз услышу хоть от кого-нибудь о физических способах расправы с оппонентами в этих стенах.

Можете вернуться в аудитории.

В аудиторию Лев не вернулся: вышел на Герцена и остановился – не зная, куда теперь… направо, налево, прямо.

Он дождался Устинова на противоположной стороне улице, куря за киоском. Устинов, слава Богу, вышел из академии один – правда, постоял в арке, вроде как ждал кого-то, потом сделал два неуверенных шага назад, но тут же, словно наконец решился, двинулся вперед – прямо по направлению ко Льву.

– Илья Софронович? – Лев выступил из-за киоска. – Можно мне с Вами поговорить?

– Со мной, Лев?

– Да, я хотел спросить Вас об одной вещи… То, что сейчас Борис Никодимович на общем собрании говорил, на третьей паре, – к этому как надо относиться?

Устинов вздохнул:

– Почему Вы именно меня выбрали – поговорить? Это я так… любопытствую.

– Потому что… – Тут надо было сказать правду, и Лев сказал. – Потому что я давно уже заметил: Вы во время занятий всегда мне в глаза смотрите.

– Пойдемте, – сказал Устинов и быстро направился вверх по Герцена. – Пойдемте, пойдемте, я здесь недалеко живу. Собственно, жил… потому что мы переезжаем: кто-то купил наш дом, Вы знаете, как это бывает. Детям дали отдельную квартиру, нам с женой – другую, маленькую, но нам хватит… Мы уже всё из старой квартиры вывезли – она сейчас пустая, даже сесть не на что будет. Но ключ пока у меня.

Разговор с Мордвиновым был ужасным. Леночка готовилась к нему несколько недель, без конца репетируя свою речевую партию, подбирая выражения помягче, стараясь предусмотреть любую из возможных реакций, но и представить себе не могла, что все получится уж настолько скверно.

Мордвинов разве что не выл, не рычал и не катался клубком по полу… Леночка была просто смята его поведением и забыла все свои слова. Она даже не знала, что так вообще бывает.