Ратнер продолжал сидеть и смотреть на нее. Внезапно он осознал, что она не только ничего не придумывает, но еще и рискует – чем бы ни… а скорее всего, ей есть чем! – ради него. Ради какого – него, если женщина эта только и видела его по телевизору?
Леночка не поднимала глаз. И не только потому, что положение, как ни суди, было дурацким, но и потому, что ей очень нравился этот мужчина. Она почти не могла выносить его присутствия дольше. Он должен был уйти.
А не уходил.
Ей казалось, что прошло много лет, но Ратнер так и не вставал с дивана.
– Борис Никодимович, – она все-таки нашла в себе силы взглянуть на него, – мне правда больше нечего Вам сказать. Может быть, у Вас есть какие-то вопросы – так я отвечу Вам, о чем бы Вы ни спросили. Но про уже сказанное я в самом деле ничего больше не знаю.
– У меня другой вопрос. Почему Вы говорите мне обо всем этом? Зачем – я понимаю, но почему?
Леночка усмехнулась: подавленный хохот. Она встала со стула и куда-то отправилась: если б она сама знала куда… Дошла до выхода в прихожую, обернулась.
– Я могу только повторить: из чувства благодарности. Благодарности за… за очень и очень многое. Если у Вас больше нет вопросов… тогда нам лучше уже договориться о том, когда Вы сможете навестить Льва. У Вас ведь есть адрес на Усиевича?
– У меня и телефон есть, – сказал Ратнер. – Я сам позвоню ему и, если можно, сошлюсь на Вас. А встречусь с ним – и поставлю Вас в известность о том, что думаю. Пойдет так?
– Да, спасибо. – Леночка не решилась спросить, откуда у Ратнера телефон Льва: она никогда не давала этого телефона Владимиру Афанасьевичу.
У двери она неосторожно протянула ему руку и, ощутив его прикосновение, поняла, что это прикосновение – самое сильное испытание сегодняшнего дня. Или всей ее жизни? Леночка почти выдернула свою руку из его и, кивнув, заперла дверь изнутри.
Забыв про лифт, Ратнер пешком спускался по лестнице и понимал: эта женщина принадлежит ему, что бы ни случилось. Но откуда он так хорошо знал ее глаза – совершенно какие-то… да, ренессансные глаза? Когда-то раньше они смотрели на него: так же преданно и вопросительно, как только что.
Но вот насчет института…
Он верил ей безоговорочно, однако не понимал, какая опасность может исходить оттуда. Исчезают люди, сказала она. Какие люди? На его, Ратнера, веку не исчез еще никто. «Сломался Крутицкий», – услышал он вдруг памятью голос Коли Петрова. И вспомнил, что именно с этого момента Крутицкий как раз и исчез – куда, Коля Петров не знал. Не знал?
Ратнер встретился с Колей на следующий день: в академии, в пять, когда Коля закончил со своей «основной работой» и пришел на «второстепенную», хоть в это время суток он никому уже был здесь, как правило, не нужен. Но сегодня он был нужен Ратнеру: тот уже с утра начал ждать Колю – ну, наконец-то, здравствуй-садись! За полтора года совместной работы они встречались не так часто. И совсем редко – по просьбе Ратнера.
– Коля, – сказал он, почти отпихнув к тому плескавшуюся во все стороны чашку кофе, – Крутицкого, что, никогда уже не починят?
Коля Петров ожидал любого вопроса, кроме этого: Крутицкий… – с какой вдруг стати, столько времени спустя?
– Откуда я знаю?
– Ты знал, что он сломался! Значит, можешь знать и… починят ли.
– Таких не чинят, – вздохнул Коля Петров. – У него с мозгами чего-то случилось… необычное.
– У него у первого?
– Что значит – «у первого»?
– Коля, ты… кофе пей. И вопросом на вопрос – не отвечай. Ты привел меня в НИИЧР – тебе и знать, почему там люди у вас… ломаются. Я все знаю, Коль.
– А знаешь – так чего ж спрашивать? – И голос – совсем ледяной. – Не все выдерживают, особенно из пожилых.
– Так и мы с тобой скоро пожилыми будем. Совсем уже скоро. Мы тоже не выдержим?
Колю Петрова смутило это «мы»: он привык считать, что они с Ратнером в разных командах. Выпив полчашки кофе залпом, Коля Петров сказал:
– При чем тут – «мы»? А потом, Крутицкого не я в институт привел… Знаю только, что он по другой части, да и ты ведь знаешь? Странствия в духе и все такое. Человеку семьдесят с лишним тогда уже стукнуло… перегрузил мозг, чего ты хочешь! И институт здесь ни при чем – там просто исследуют измененные состояния сознания и делают замеры… ты, получается, с Алешей никогда с глазу на глаз не говорил? Он же ведет тебя, должен был объяснить, что от замеров – мышечного напряжения, там, концентрации лактата в плазме – да от снятия ЭЭГ с человеком ничего не случается, подозрительный ты наш. А до перегрузок люди – испытуемые, то есть, – сами себя доводят. Вот и Крутицкий… у него, знаешь, сколько раз эпилептические припадки случались? Ему бы остановиться в свое время…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу