Евгений Клюев - Андерманир штук

– Ты… ты прости, пожалуйста, за последнюю неделю. Я и сама знаю, что вела себя не очень…

– А-а, – махнул рукой Мордвинов, – не бери в голову. Для меня ведь во всем этом ничего нового нет… везде одно предательство и скотоложество!

Привычно пропустив не имевшее к ней отношения скотоложество мимо ушей, Леночка сосредоточилась на предательстве:

– Ты бы, между прочим, и сам мог спросить меня, почему я такая… совсем никакая. И я бы сказала, что очень за Льва переживаю… правда!

– Верю, – присягнул Мордвинов, повесив это «верю» в воздухе, прямо над головой Леночки.

«Верю» висело крепко, не падало, но ощущалось – тяжело.

Леночка двумя пальчиками взялась за визитную карточку и, посадив на хорошенький носик хорошенькие круглые очки, поднесла ее к глазам. Теперь она очень напоминала чуть постаревшую Катрин Денёв в фильме «Майерлинг» – в тот момент, когда Катрин Денёв сидит перед мольбертом и рисует городской пейзаж с натуры.

Женщины эффектнее Леночки не было в его жизни. И, подумать только, она все еще принадлежала ему… десять лет уже!

– Серебряное по черному, – любуясь карточкой, сказала Катрин Денёв по-русски и вдумчиво прочитала: – Академия Тонких Энергий. Красиво как! Ты этой академией заведуешь?

– Я? – выпучил глаза Мордвинов. – Ты с ума сошла! Чтобы я таким заведовал… Я наукой заведую, а не чудесами в решете.

Теперь настало время ему покапризничать. Он налил себе еще одну чашечку кофе, закурил и полуприлег на диванчик, соблюдая однако приличия – позою.

– Ну… – засмущалась Леночка, – ты же не рассказываешь, чем заведуешь, какой наукой. Всей наукой?

– Практически всей… оставшейся, – не смог не прихвастнуть Мордвинов: уж больно приятно оно было – виноватая красивая женщина, хороший кофе, душистая сигарета… опять же диванчик шелковый.

Ну, если всей оставшейся наукой… тогда понятно, почему он Ратнеру приказывает. Приказал, значит, – и сидит Ратнер моего звонка ждет.

– А как мне с Ратнером разговаривать? – прикорнула на груди Мордвинова Леночка, не сняв очков и оставшись похожей на Катрин Денёв. – Как… как твоей приятельнице?

Мордвинов счел нужным усмехнуться:

– «Приятельнице»! Зачем ему вообще знать, кто ты мне? Ему приказ дан – прибыть на место происшествия, разобраться и помочь. Разговаривай с ним сухо, он же тебе одолжения не делает… – это ты ему, скорее, одолжение делаешь – тем, что к себе его подпускаешь. Тем более он давным-давно в немилости.

– У тебя в немилости?

– В частности, – огрызнулся Мордвинов.

Леночка рассмеялась:

– Не волнуйся, я, может быть, еще к себе его и не подпущу! Я только тебя к себе подпускаю.

– Не очень-то охотно в последнее время, – упрекнул Мордвинов, поморщившись от внезапной игривости Леночки. – Но дерзить ему, конечно, тоже не надо – на всякий случай. Он, говорят, пошел куда-то вверх… и там теперь не то преподает, не то пророчествует. А твой разговор с ним – он просто деловой: ты заказываешь услуги экстрасенса – так же, как услуги парикмахера или сантехника. Ой, только носик не морщи… время у нас сейчас такое. Бездуховное. И не вздумай расстилаться перед ним: бывшая телезвезда и все такое. Ему и вообще-то недолго осталось.

Леночка заглянула Мордвинову в глаза: глаза спокойно улыбались, словно они и в самом деле решали, кому из нас – сколько…

– Откуда ты знаешь… Что недолго – откуда знаешь? – Она приподнялась на локотке, больно упершись Мордвинову в грудь. Ему понравились и короткое ощущение боли, и легкий испуг в ее голосе: ему все нравилось в этот вечер.

– Знаю.

– Я не замечала, что это ты звезды зажигаешь, – вынужденно пошутила Леночка: в основном – чтобы не смутиться.

– Я и не зажигаю, – согласился Мордвинов. – Я гашу.

Тут уж Леночка встала с дивана: как-то не сильно нравилась ей теперь ситуация, только что безоговорочно приятная.

– У тебя проблемы на работе? – прощебетала она книжному шкафу, избегая смотреть на Владимира Афанасьевича.

– Пока, Леночка, я директор, проблем у меня на работе не будет. Вот у других институтов большие проблемы, и живут другие институты плохо. – Мордвинов хохотнул. – Умерли другие институты.

Умерли они, конечно, не все, но те, что не умерли, дышали на ладан. Сотрудники многочисленных НИИ разбегались во все стороны, стесняясь в других местах представляться как бывшие научные работники: данный род занятий стал вдруг считаться неприличным. За такую работу стыдно было даже требовать денег. Зарплаты выплачивали с опозданием на пятилетку, причем чуть ли не тайком – прижимая сотрудников по отдельности в каком-нибудь углу и с очами, опущенными долу, всучивая им бывший в употреблении конверт с негодными к употреблению банкнотами.