Евгений Клюев - Андерманир штук

– Меня Лев очень беспокоит, – сказала, вкатывая в гостиную маленький столик на колесах.

– С каких же это пор? – проявил ненужную проницательность Владимир Афанасьевич.

Леночка обиделась и некоторое время побыла обиженной. Когда Владимир Афанасьевич, поев, прижал ее голову к своему плечу, она закапризничала, начала отстраняться…

– Ну, ладно, ладно, Леночка, что там со Львом?

И Леночка смилостивилась. Рассказала, что со Львом… – да так рассказала, что у слушателя могло создаться впечатление, будто Лев – готовый пациент Кащенко.

– Чего делать будем? – без интереса спросил Владимир Афанасьевич.

– Ратнеру бы его показать… больше потому что некому. Не в районную же поликлинику обращаться!

– Есть невропатологи, психиатры…

– Я не дам им глумиться над своим ребенком, – волчицею встрепенулась Леночка.

– У тебя столько денег нет, чтобы к Ратнеру, – некрасиво поставил ей на вид Владимир Афанасьевич и красиво выкрутился: – Да и у меня, боюсь, нет.

– Я никаких денег не пожалею, – сформулировала теоретическую посылку Леночка. – Займу, если надо будет… у хороших людей.

Почувствовав себя исключенным из этого приятного множества, Владимир Афанасьевич заерзал по шелковой обивке дивана. Ему страшно не хотелось обращаться с личной просьбой к Ратнеру, которого он на самом деле всего несколько раз мельком видел в институте и всякий раз «не признавал», поскольку – по служебному своему положению – не снисходил до кондукторов и поскольку видел особую прелесть в устойчивом игнорировании трусивших мимо него знаменитостей. Пусть все кто угодно ищут дружбы с ними, а он их хозяин: захочет – и не будет Ратнера в институте. Ишь, разгуливает по коридору! На нейтрализацию его направить – все паранормальные способности как рукой снимет. Вот еще не хватало: от кондукторов зависеть… Но уж и от Алеши-то Поповича, который с Ратнером работает, зависеть тоже, вроде бы, ни к чему. Э-хе-хе… черт меня вообще дернул хвастаться перед Леночкой знакомством, да что знакомством – дружбой с Ратнером! Цену себе набивал, дурак старый…

– Леночка, ты все-таки подумала бы, зачем нам это все… Дело не в деньгах даже, деньги найдем, но к Ратнеру же в последнюю очередь обращаются, когда остальные средства уже испробованы… и потом, я не хотел бы злоупотреблять моим служебным положением. Я ведь, как бы это тебе сказать, там начальник… что-то вроде директора.

Оп-ля!..

Мордвинов проговорился впервые в жизни.

Видимо, много все-таки значила для него эта тоненькая циркачка с итальянскими глазами, выбегавшая на арену в ослепительном трико и с исключительной сексапильностью подававшая фокуснику всякие штучки… Он, кстати, даже немного ревновал ее к этому фокуснику, который без конца демонстрировал свою абсолютную власть над ассистенткой. Да оно и понятно: в конце выступления ему предстояло ее перепиливать! Ибо именно так – по старой (недоброй!) традиции, заложенной еще Антонио Феери, – и продолжал поступать с Леночкой каждый новый фокусник, чьей ассистенткой она становилась. Казалось, Леночка и вообще была создана исключительно для того, чтобы ее перепиливали: во всяком случае, у фокусников всегда почему-то складывалось именно такое впечатление. А Мордвинов любил ее… – причем не столько за итальянские ее глаза и за ослепительное ее трико, сколько за умение быть-перепиливаемой: ах, неисповедимы пути сердца нашего!

Последняя фраза Владимира Афанасьевича показалась Леночке ослепительнее всяких трико: он – начальник Ратнера? То есть направо-налево командует им – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… и все такое?

Обычно, когда Леночка или кто-нибудь еще проявляли слишком уж живой интерес к его работе, Мордвинов отшучивался. Шуточек таких, почему-то рифмованных, у него при себе всегда было хоть отбавляй: одна другой хуже, – зато действенные. Стоило в ответ на вопрос о роде занятий сказать: «Я работаю в НИИ под названием НИ-НИ» (стишки приписывались какому-то постороннему завлабу, лет десять назад за них не то уволенному, не то убитому), или «Мы просто землеройки перестройки», или «Посылаем атом матом» и т. п. – все, включая Леночку, отваливали, как моя черешня. Понимая, значит, что серьеза не будет. А тут – на тебе: взял и открыл карты. Леночке! Как же это, а? Плохое, плохое время: бдительности не требует.

Между тем Леночка-то уже мурлыкала… измурлыкалась просто вся. Ей, показалось вдруг приятно сидеть на диване с директором Бориса Ратнера… это, пожалуй, даже получше, чем с самим Ратнером-в-записи-месячной-давности. И сама государыня Рыбка чтоб была у меня на посылках!.. Ах, как опять захотелось оказаться в одной компании с Ратнером – на сей раз не для того, чтобы бросать на него томные взгляды, а для того, чтобы, почти не взглянув в его сторону, тут же как бы потерять интерес!