Евгений Клюев - Андерманир штук

Или вот еще: мальчика мама зовет, окно открыла – кричит: «Сережа-иди-домой!» И бежит мальчик, Сережа-иди-домой, сломя голову – прямо в стену, аж дух у Владлена Семеновича захватывает. Потом Владлен Семенович глаза поднимет – и видит: уж больно странное то окно, из которого мама кричала, – расположено на доме непонятно, потому как не должно на этом месте окна быть, а есть! Весь вид дома нарушает, поперек всей логики в стене проделано. И понятно, что нету там никакой квартиры за ним: окно есть, а квартиры – нету. Негде ей там поместиться… Ох, прекращать надо снотворное пить!

Только снотворное снотворным, а Владлена Семеновича теперь не обманешь: он все знает. Знает, что не только улицы потайные есть или, там, площади, парки, рощи – есть и дома потайные, и квартиры потайные, и комнаты потайные в них: много чего на этом свете не учтено, не числится, не зарегистрировано. Он вот и Сережу-иди-домой улучил момент спросить: ты в какой квартире живешь-то, пострел? Тот и говорит: в двенадцатой первой. Это как же – двенадцатой первой? А она, говорит, коммунальная, двенадцатая, на три семьи.

Такие дела…

И дружок у Владлена Семеновича еще появился, по «Иллюзиону». Он, дружок этот, больно уж кино любил – и разбирался в нем здорово. Виктор Александрович звали, а по фамилии Клейн. С ним ухо надо было востро держать, он и Владлена Семеновича сразу вычислил: Вы, говорит, новенький, вроде… раньше я Вас в «Иллюзионе» никогда не встречал. И сразу – звать Вас как и все такое. Пришлось представиться и сказать, что от кино хорошего сам не свой – причем настолько сам не свой, что вот… каждый день как на работу. Потом, понятно, Клейн заудивлялся: от кино сам не свой, а слова «Феллини» никогда не слышал! Ну, Владлен Семенович живо отбрил его, конечно: сказал, что память плохая и так далее… только не поверил ему Клейн все равно. Как возьмется с ним какой ни то фильм обсуждать – так и руками разводит: ничего себе, дескать, собеседничек, работу оператора от работы режиссера отличить не может…

А про местожительство свое соврал ведь Владлен Семенович. Страшновато, конечно, было, что уличит его Клейн, да потом плюнул и решил: была не была, мне с Клейном детей не крестить, уличит – пускай уличает. «На Средней Радищевской», – ответил, а сам дыхание затаил: что Клейн скажет? Клейн же, смотри-ка, ничего не сказал – кивнул только, словно Владлен Семенович какую-нибудь Ульяновскую назвал… Значит, оборотень. Впрочем, ничего удивительного: сразу было видно, если приглядеться, что оборотень и есть. «А я, – говорит, – Виктор Александрович Клейн, на Малой Коммунистической живу». И улыбается оборотневской улыбкой своей. Тут Владлен Семенович, не будь дурак, вопросик ему, в тон: чего ж, дескать, на Малой-то Коммунистической – не на Большой? На что Клейн хитренько так отвечает: «Не каждый сподобливается». Так Владлен Семенович и не понял, правда Клейн на официально не существующей Малой Коммунистической живет или просто пошутил в ответ на его, Владлен-Семенычевскую, «Среднюю Радищевскую». Да спрашивать Клейна не хотелось: еще догадался бы, что Владлен Семенович его раскусил и в самое нутро ему зрит.

Потому как с некоторых пор начал Владлен Семенович их различать… ну, не то чтоб с полувзгляда – присмотреться, конечно, требовалось, но ошибался – редко. Была в них во всех какая-то пониженная степень существования, что ли… потусторонность такая – не то чтоб прозрачность, конечно, но своего рода «протертость», как с тканью бывает, когда она начинает на свет просвечивать. Теперь, вспоминая Софью Павловну, он понимал, почему та показалась ему такой ветхой, такой пергаментной: они все ветхие – даже их дети. Сухие, пергаментные дети – как Сережа-иди-домой – наверное, чтобы сквозь стены проникать, сквозь трещины просачиваться. А в остальном – как мы на вид: точь-в-точь. Но это только на вид…

Когда оборотень Клейн «Среднюю Радищевскую» с аппетитом скушал, Владлен Семенович осмелел – правда, немножко, потому что до конца все-таки неизвестно было, поняли они друг друга или нет. Но первый раунд, кажется, все-таки за Владленом Семеновичем остался. «А чего я сомневаюсь? – возвращаясь домой, увещевал себя он. – Не в самом же деле они оборотни-то… да и не сверхчеловеки какие-нибудь – что обмануть их не обманешь и обхитрить не обхитришь. Обхитрял же Игнатьич-то! Вот и я обхитрил одного… Разговорить бы теперь Клейна осторожненько – авось, чего и пойму, наконец».

– Ты, Владлен Семенович, – странно, что они так быстро стали на «ты», – кончал бы прикидываться-то! – улыбнулся своей узенькой улыбкой при очередной встрече Клейн.