Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

Шли годы. Оля взрослела, прибавлялось ума и опыта: она уже безраздельно царила в этом пристанище униженных и оскорбленных… сирот при живых родителях…И никому дела не было, что скрывается за этой угрюмой, жуткой маской, отпугивающей выражением злобной решимости в любой момент дать отпор или совершить превентивное нападение. Она уже не скучала, не тосковала, не мучилась одиночеством – не искала ничьей привязанности и тепла. Она отлично лавировала среди сильных и умела держать в страхе слабых – она научилась главному. Она крепко усвоила закон джунглей. Жизнь её текла в строго означенном русле…

.. За окном прогрохотал первый проснувшийся троллейбус. Оля, наконец, сказала: «Ну, всё», – и нервно зевнула, широко открыв рот.

Дежурный инспектор давно ушёл, поручив мне самой «разобраться» и отвести девочку домой. Задерживаться в милиции дольше не было нужды. Мы отправились в детский дом. На кухне повара уже готовили завтрак. Я попросила покормить её; дали горячей манной каши, ломоть хлеба и оковалок ветчинно-рубленой колбасы. Она уже совершенно успокоилась, смотрелась уверенной в себе, даже чуть-чуть задорной. Только глазища стали ещё огромнее. (У неё вообще всё тело было несоразмерно большое.)

Мы дружелюбно попрощались, и я поехала к себе. До смены можно пару-тройку часов вздремнуть.

Прихожу к трём, она уже ждёт у входа в детдом. Вежливо поздоровалась, будто и не было ночного происшествия. Второй раз за этот день приветствуем друг друга: утром попрощались, а сейчас здороваемся.

Спрашивает, можно ли подняться наверх.

– К девчонкам? Конечно, иди.

Она, однако, стоит, чего-то дожидается.

Наконец решается:

– Мне просто надо кое-что сказать… Вы не думайте! Я не из-за вчерашнего… Я знала, что заложат. Они стервы… Я просто пришла…

– Ну, так просто и заходи, раз просто пришла. Или иди в отрядную. А на работу сегодня не пойдёшь?

– Зачем? Может вы и любите работать, а я так не очень. Так я поднимусь наверх?

– Как хочешь, я же сказала.

У Оли на плече большая спортивная сумка. Ага, понимаю, принесла вещички. Видно, ещё где-то тайники есть. Так оно и вышло – отдала «скраденное», и отбила по щелбану для профилактики моим следопытам.

– А другое барахло в милиции. Туда оттащили мои друганы. Менты искать не умеют…

Захаживала и ещё. Но краж больше не было. Однако в заключение она всё же угодила – через три года. Подробностей дела я так и не узнала, но, похоже, её просто ловко «подставили». Отношения с бывшими понемногу налаживались. Они уже знали – главным образом, от моих подопечных, что заподлянок я не устраиваю, и потому держались со мной вполне либерально, умышленно, уж точно, пакостей не делали. А это было их основным развлечением в свободное от добывания «хлеба насущного» – «жрачки», «выпивона», курева и шмотья – времени. Что, кстати, приносило им чувство полного удовлетворения. Озлобленные на вест белый свет, они, конечно же, именно в воспитателях видели врагов номер один. Облить помылками – милое дело, совсем невинное развлечение. Могли и избить, покалечить даже… А вот к преступным родичам своим относились если не с нежнейшей любовью, то, всенепременно, с определенной долей заботы. Они им доверяли и считали своим последним пристанищем в этом, весьма враждебном к ним мире. Хотя, по логике вещей, «этот мир» им ровным счётом ничего плохого не делал, а все их беды были именно от нерадивости их родителей… Но дети – существа весьма иррациональные.

Частенько украденные в детдоме вещи существенно пополняли гардероб как близких, так и не очень, родственников – тех самых, которые в семью ребенка принять не желали, а вот «презентики» от сирот охотно принимали.

Такая вот ненавязчивая форма сиротства и опекунства…

Бывшие, в свою очередь, делились на две касты – оседлые и бродячие. Бродячие появлялись в детском доме только по осени – чтобы вновь исчезнуть в неизвестном направлении с приходом весеннего тепла.

Именно в эти дни, когда критическая точка в развитии отношений была благополучно пройдена, и я успешно налаживала отношения с отрядом, и прибыла первая стая «перелётных» бывших.

Их всего насчитывалось около десятка. В детдоме появлялись под вечер, к ужину. Развалившись на диване перед входом в столовую, втихаря покуривали и вопили богомерзкими голосами, комментируя проходивший в столовой ужин:

– Эй, рыжая! Не подавись!

– Мочалка! – Это девочке с природными кудряшками «а ля нигер». – Помойкой закусить не хочешь?