Пьер Пежю: Каменное сердце

Сегодня вечером учитель никак не мог не заметить присутствия Лейлы. Но для него это было мельчайшим происшествием в море других происшествий. Девочка не захотела выйти из класса! И что с того? Он и не такое видал. Ученики, которым трудно жить. Иногда агрессивные. Иногда растерянные. Выпрашивающие помощи или умоляющие их выслушать. Ни с того ни с сего оскорбляющие преподавателя. Способные взорваться в самый неожиданный момент. Вспышки. Крики. Слезы. Сломанные предметы. Хлопающие двери. Кровавые драки. А с недавних пор — продырявленные шины, и следующим номером — оружие в руках. Повседневная жизнь лицеев вроде этого. И что с того? Он не желает в это втягиваться. Он делает свое дело — преподает философию. А девочки Лейлы пусть делают с его словами, что им заблагорассудится. И на этом все. И нечего болтать. А стало быть — и незачем думать об этой строптивой девчонке. Рано или поздно она, эта Лейла, отсюда выйдет! Как все остальные! Он продолжал читать, так ни разу и не подняв глаз, и не догадывался о том, что имеет некоторое отношение к планам своей ученицы.

Именно этому человеку, и только ему одному, черненькая кудрявая девочка хотела бы сказать: «Знаете, я уеду прямо сейчас! Сегодня. Брошу все: школу, родителей… Уеду. Далеко. Это мой поступок. Мой выбор. Это касается меня и никого, больше». И не имеет никакого значения, что ответит учитель. Ей просто хотелось сообщить ему о том, что она намерена отсюда свалить. «Вы меня больше не увидите. Вот так. Мне хотелось вам об этом сказать. Кроме вас, никто не знает». Поймет ли он, какая связь существует между этим ее решением и одной из его лекций?

Лейла еще немного подождала. Она старалась сохранить свою вызывающую позу, но внутри у нее клокотала смесь ярости и восторга. Может быть, учитель все-таки поднимет голову, посмотрит на нее задумчиво и наконец проворчит: «Тебя что-то тревожит, Лейла? Что-то не так?»

Вместо этого он тяжело заворочался на стуле и в конце концов извлек из кармана штанов огромный носовой платок. А потом в тишине пустого лицея высморкался звучно и трубно: хороший учитель тоже умеет и бросить вызов, и промолчать, когда надо, и воздержаться от всяких действий. Он долго утирал нос, выкручивая и сдавливая, чтобы основательно вычистить, потом с интересом поглядел на результат своего соплевыделения и снова уткнулся в книгу.

Тогда Лейла, строго на него глядя, поднялась, выставив обтянутую красным пуловером грудь, собрала вещи, запихала их в сумку, стараясь произвести как можно больше шума, и пошла к двери мимо учительского стола. Бедром задела стопку принадлежавших учителю книг, столкнула, книги рассыпались по полу. Лейла присела и стала их собирать, но она так разозлилась, что украдкой сунула одну в карман — маленькую, выхваченную наугад. Желтенькая книжка в покоробившейся обложке была такой крошечной, что учитель, наверное, ничего не заметил (…если только?). Потом выскочила из класса, хлопнув дверью, пробежала по коридору, освещенному лишь буквами «Запасной выход», пересекла большой темный двор и двинулась прочь от этого унылого здания, твердо решив больше никогда сюда не возвращаться.

Ей оставалось чуть больше полугода до экзаменов на степень бакалавра, которые она точно сдала бы с легкостью. Ее отец, когда она навещала его в больнице, только об этом и говорил — дребезжащим, слащавым голосом: «Твоя степень! Твоя степень, Лейла, девочка моя. Ты станешь первым бакалавром в семье. Я горжусь своей дочкой, мне-то…» Когда его между курсами химиотерапии на несколько недель отпускали домой, он любил смотреть, как пишет его отличница. Бесконечно покачивал облысевшей головой и как-то странно улыбался — так, будто гордился не столько девочкой, сколько собой. Но он и не подозревал, что в голове и в душе его родной дочери с недавних пор проклюнулись и теперь стремительно, словно тропические цветы, распускаются постыдные желания. Она рвалась уехать так, как из глубины устремляешься к поверхности воды, чтобы глотнуть воздуха, чтобы не лопнули легкие. Да, сбежать отсюда — и насовсем!

В начале года это была всего лишь неприрученная мысль, которая изредка к ней приближалась, но со временем она сделалась навязчивой, превратилась в жизненную потребность. Желание покинуть этот поселок со старыми кирпичными домами, это обветшалое предместье, эту бесформенную, расползающуюся окраину стало непомерным и неотступным. Она очень мало спала, но, когда уже под утро наконец засыпала, ей снились роскошные сны, в которых она летала, скользила среди великолепных пейзажей. Вот потому Лейла теперь лишь с виду оставалась старательной ученицей. За ее прилежанием и спокойствием скрывалось отчаянное нетерпение, о котором она никому не могла рассказать. Другим казалось, будто она здесь, рядом с ними, она же необъяснимо чувствовала себя принадлежащей другим мирам.