Пьер Пежю - Каменное сердце

Это уж было слишком! Я высоко занес руку со статуэткой и обрушил ее на голову краснобая, чтобы больше ни слова не слышать. Прежде всего я хотел заставить его замолчать, но не только, мне надо было выкинуть его из своей истории и истории Жюльетты! Как будто можно, раздавая удары, заново переписать жизнь! Тело, увлекаемое плотно набитой головой, качнулось вперед, и Малер бесшумно, беззвучно, даже не вскрикнув, свалился на пол, уткнувшись лбом в ножку равнодушной кушетки.

Я выронил статуэтку. Опустился на колени. Крепко потряс Малера за плечо и легонько приподнял его лицо от ковра, на котором он словно пасся, пощипывая ворс. И увидел остекленевшие глаза и омерзительные ноздри, из которых лезли волосы, но дыхания уже не выходило. «Черт возьми, я же его убил! Не может быть! Я убил его!»

Я немножко подождал, свесив руки. Мне противно было не то что подобрать статуэтку, но притронуться к ней. «Теперь, — подумал я, — все мои ощущения, все мои впечатления по логике вещей должны стать ощущениями и впечатлениями убийцы». Я почти с любопытством ждал, когда придет это новое состояние. Но ничего не почувствовал. Желая ускорить метаморфозу, я подбадривал обвиняющий голос, который кричал в глубине моей души: «Убийца! Убийца!» — но ни малейших изменений во мне не происходило. Тогда я попытался вызвать в памяти пугающие образы: полиция, суд, тюрьма. Или представить себе существование убийцы, на которого идет облава, смертельный страх. «Убийца! Убийца!» — взывало ко мне одно из моих сознаний, но мне никак не удавалось почувствовать себя ни более страшным, ни хотя бы более опасным, чем в предыдущие дни. Моя рука, совершившая непоправимое, моя пустая и глупая рука, лишившаяся всякого нервного импульса, ни за что не смогла бы нанести новый удар.

Я начал по-настоящему задыхаться. Только люди, столкнувшиеся с очень серьезными трудностями, могут сунуться в это мрачное логово. Я бежал с места преступления, позабыв даже закрыть за собой дверь, скатился по лестнице и заперся в грузовичке, где Лейла, как и обещала, ждала меня.

— Что случилось? Вам плохо?

— Только что человека убил, — ответил я. — Так глупо. Убил ни за что. По-моему, я хотел только, чтобы он замолчал. Да, я хотел, чтобы он заткнулся!

— Вы его знали раньше?

— Впервые увидел. Мне не понравился его надутый вид. Я проломил ему череп.

Когда я это говорил, мне по-прежнему не удавалось почувствовать хотя бы зачаточную вину.

— Вы совсем с ума сошли, — спокойно заявила Лейла.

— Да, думаю, я понемногу схожу с ума, но вот чего я понять не могу, это того, что мне это совершенно безразлично. С некоторых пор мне все безразлично. Вот так же, как когда ты вернулась: кажется, меня уже ничто не может удивить. Что угодно может произойти, я это отмечаю, и только.

— Вас, по крайней мере, никто не видел?

— Мне и это безразлично.

— А мне — нет! Вы мне нужны. Надо вернуться туда, стереть ваши отпечатки пальцев, уничтожить улики. Во всяком случае, пока вы были в квартире этого типа, в дом никто не входил.

— Нет, Лейла, слишком поздно, ничего делать не стану.

— А можно и подождать темноты. Мы вывезем труп на вашем грузовичке и спрячем.

Я наорал на нее, велел замолчать. Она говорила о трупе с обезоруживающей простотой. Я закрыл глаза. Мне в самом деле больше ничего не хотелось. У меня не осталось ни жены, ни привязанности, ни дома, ни работы. Я остался один в обществе персонажа из романа, юного и требовательного существа, и только что без всякой причины убил психоаналитика. Подобную ситуацию не посмел бы описать ни один сколько-нибудь серьезный прозаик.

Лейла сильно дернула меня за рукав.

— Надо что-то делать. Если они вас схватят, вы так и не сможете сделать то, о чем я вас просила.

И тут на нее, похоже, снизошло озарение:

— Знаете, где самое лучшее место для того, чтобы спрятать покойника?

— Я тебе уже объяснил, что не собираюсь кого бы то ни было прятать.

— А я все равно вам это скажу! На кладбище! Полиция ищет труп везде — в лесах, в подвалах, но никогда не станет искать в могиле. Знаете, когда у вас на руках труп, лучше всего поискать маленькое сельское кладбище и выбрать скромную могилу, по которой сразу видно, что за ней давно никто не ухаживает, какой-нибудь заброшенный склеп. Для того чтобы поднять могильный камень, достаточно двух рычагов. Бросили труп в яму. Положили камень на место, напихали в щели немного земли или мха — и готово дело, все шито-крыто.

Я растерялся. У меня появилось тягостное ощущение, что эта девчонка не только стала на удивление самостоятельной с тех пор, как воплотилась на пороге моего дома, но что она получила надо мной некоторое превосходство. Доказательство тому — мне никогда, в этом я был совершенно уверен, не пришло бы в голову, даже на повороте самых невероятных приключений, сочинить для нее подобную реплику. Впрочем, я никогда и не слышал, чтобы кто-то проделал такую штуку с трупом на старом кладбище.