Владимир Дрозд - Катастрофа. Спектакль

…Начиналось лето; пахли травы на лугах; дурманили голову сладкие ароматы цветущих акаций; Наталья гостила у них на даче, старик архитектор был в заграничной командировке; от Натальи пахло зрелой, неутоленной женщиной; запах этот преследовал Ярослава, запах — пронзительнее, чем ароматы пионов и дурманящий дух акации; за два дня гостья замучила Ксеню неутомимой болтовней, и Ксеня обрадовалась, что Наталья наконец уезжает, пусть с Ярославом, которому надо в Киев; выехали под вечер; в боковом зеркальце Ярослав видел свой дачный домик в виноградном венке, Ксеню в красном японском кимоно на белом балконе, возле Ксени — Орест в кресле-качалке, с книгой, все это отдалялось, мельчало, пока совсем не исчезло за зеленой стеной леса; а в машине дурманяще пахло женщиной, и пальцы Ярослава дрожали на баранке; ехали через лес, Ярослав свернул на просеку и остановил машину; он взял Наталью за руку — электрический заряд высокого напряжения, короткое замыкание, вспышка, и она покорно вышла из машины; в нагретом за день лесу пахло хвоей, живица пахла как вино в винных подвалах, но надо всем этим немо звучал зов женщины, вызревшей для любви; он овладел ею недалеко от машины, на теплой хвое, под соснами, Наталья почти не противилась, у каждой женщины, наверное, случаются минуты, когда у нее нет сил сопротивляться, и Ярослав такой минутой воспользовался; потом молча ехали до самого Киева, и уже под самым городом попали в грозу, ливень, какие бывают в начале лета, вода катилась по улицам навстречу машине девятым валом, едва доплыли до Печерска, где Наталья тогда жила, и ничего не оставалось, как поставить машину во дворе и забежать к ней на чашку кофе; вместо кофе они упали на кровать и любили друг друга до полуночи, под грохот за окнами, Ярослав еще был молодым, жадным, Наталья трепетала как земля под грозовой тучей, прижималась к Ярославу в истоме своим горячим телом и сладко стонала: «О, я до сих пор не знала, что такое любовь!» А утром не позвонила, как договорились, и не отвечала на звонки, и не появлялась у них целый год. А когда на следующее лето снова приехала со стариком архитектором к ним на дачу, была молчалива, строга и неприступна, и так до сего времени; потом в жизни Ярослава было много женщин, но та грозовая ночь запомнилась, воспоминание волновало и поныне, потому что в той ночи, в отличие от множества похожих, было что-то истинное, когда он по-настоящему хотел женщину, а женщина хотела его; воспоминание это было как дуновение свежего воздуха в прокуренной, задымленной комнате; а что ему еще вспоминать?!

Ксеня шла к телефону медленно, полусонная, но, услышав Натальин голос, ожила. Эти две женщины держали на своих плечах гаражный кооператив «Эдельвейс». Название кооператива придумал Ярослав. Когда-то именем этого полулегендарного цветка называл Ксеню, родившуюся в Карпатах. Наталье после развода и раздела имущества досталась только машина; гараж, находившийся во дворе дома, остался за архитектором, ветераном и пенсионером. У Петруни был гараж во дворе чужого дома, Ярослав купил его еще тогда, когда обзавелся «Запорожцем», сумел оформить, что тоже стоило сил и нервов. Но теперь гараж сносили вместе с домом. И Ксеня развернула бурную деятельность. Неужто это она — застенчивая голубоглазая гуцулочка, что пела для него всю ночь в лодке, посреди горного озера? Диву даешься, как она вписалась в городскую жизнь, что бы он делал без ее энергии и практичности? Выступала она, правда, все реже, теряла голос, на столичную сцену не приглашали, а слоняться по районным и сельским площадкам ради заработка не было необходимости, он зарабатывал достаточно.

— Слу-у-ушаю. Уже утро? Я еще с закрытыми глазами. Звонил? Почему же он мне не позвонил? Действительно, вчера мы вернулись поздно, были на банкете. Правда, хозяйка считала бутерброды с икрой и красной рыбкой. Ну ты же знаешь мою слабость — люблю посплетничать. Так что он хочет? Я же ему сказала: в кооперативе он будет, если возьмет на себя бетон. Как не может?! Он ведь договорился со своим однокурсником, директором бетонного завода. Мы не филантропическое общество, а гаражный кооператив. Достал дубленку? С этого и надо было начинать. Слышишь, Ярославчик, канадская дубленка, я о ней давно мечтаю. Конечно же берем! Берем, да, Ярославчик? Ну любименький мой, кивни головой. Пусть привозит, я буду дома. Лучше всего между двумя и тремя часами. Но как же теперь мы достанем бетон?

Он чувствовал себя изработавшейся лошадью, которая бредет в конюшню, но у самых ворот ее вдруг хлещут кнутом и снова загоняют в упряжку. Давно уже мучила его мысль о новой повести — крик души. Написать ее хотелось в полную силу, без спешки, без оглядки на критиков.