Андрей Максимов - Карма

Небольшой фуршет оказался шикарным банкетом. Оба стола в кабинете главного редактора – его собственный и тот, за которым заседала редколлегия, – были покрыты белыми скатертями, на которых красовалось все, что… Да ладно, чего слова-то подыскивать, мучиться! Все, что было на столе, не просто так себе стояло, а вот именно – красовалось.

Черные и красные глазенки икры; бело-красные, излучающие легкую влагу рыбные ассорти и красносерые мясные, чуть источающие легкий жирок; и отдельная рыба огромная, уже порезанная на удобные кусочки; и поросеночек, тоже уже порезанный, с головкой, чтобы каждый, кому надо, сразу бы его узнал и обрадовался; кокетливые тарталетки манили неясной начинкой; ярко светящиеся свежие овощи и чуть поблекшие маринованно-соленые; огурчики малосольные гордо лежали на отдельной тарелке, требуя выпивки; а выпивка была знатная: красное вино – чуть тягучее, белое – красиво переливающееся в лучах ламп дневного освещения, бутылки водочки ледяные – до таких дотронешься, и отпечатки пальцев остаются четче, чем в милицейском протоколе; а тут еще жульены подносят с дымком…

Официанты снуют все в белом, с приклеенными, но все равно приятными улыбками на никогда не устающих лицах, и среди них главный распорядитель, который время от времени покрикивает: «На горячее – рыбка и мясцо нас ждет! Рыбка и мясцо!» Но от этого предупреждения есть хотелось почему-то не меньше, а больше…

Уже первые речи были сказаны, уже Алексей Николаевич поблагодарил редакцию, а редакция поблагодарила его, и он снова поблагодарил редакцию, а редакция – опять его, а потом отдельные журналисты – его, а он – отдельных журналистов.

И каждая благодарность звучала все искренней, и галстуки уже были развязаны, и пиджаки сброшены, и рубашки выбились из брюк, но это никого не смущало, и помада пооблетела с женских губ, делая от этого губы еще более зовущими, а значит, привлекательными. И смех раздавался все время, и кокетливые слова слышались, и всякая глупость уже казалась милой, а заумность – трогательной, и уже первые мужики, побледнев, потянулись в туалет, а иные, не выпуская рюмок из рук, непрочно укрепились на стульях, и покачивались туда-сюда с потусторонним выражением печали и задумчивости на лицах…

Наташа не могла сказать, что Алексей Николаевич оказывал ей какие-то особые знаки внимания. Однако почему-то так получалось, что он все время находился рядом. Все время. Как Наташа ни оглянется – он тут. Беседует с кем-то, поздравления принимает или просто стоит, но – поблизости.

А когда бешеная корова захохотала – мобильник зазвонил, главный тоже был рядом.

Звонил Кротов с телевидения.

– Что? – Наташа прижимала трубку к уху, наивно полагая, что так будет лучше слышно. – Что? Какое телевидение? Что? Сереженька, я не могу вести никакие передачи, я болею. Чего ты не понимаешь? Выгляжу, как перезрелый банан, понимаешь? Что «в каком смысле»? Коричнево-желтого цвета я – вот в каком. Что?

Это «что» было обращено к Цветкову, который явно пытался что-то ей сказать.

– Сереж, подожди минутку… – это – Кротову. Потом – Цветкову, чуть раздраженно: – Что такое?

Цветков раздражения не заметил (или сделал вид, что не заметил) и сказал абсолютно спокойно:

– Попросите, пожалуйста, перезвонить вам через пять минут.

Возражать главному редактору было невозможно.

– Перезвони через пять минут, пожалуйста! – это Кротову. Потом повернулась к Цветкову: – Ну?

Цветков смотрел не просто, а именно так, как мужчина должен смотреть на понравившуюся ему женщину, то есть заинтересованно. Наташа такие взгляды знала, ценила и любила.

За пять минут, без напряжения, Цветков уговорил Наташу вести программу вместе с Кротовым.

Аргументы-то главного редактора были понятны и очевидны: мол, это хорошая реклама для газеты… Да и вы, Наталья Александровна, всегда прекрасны… Да и вообще, от телевидения грех отказываться, мало ли как потом все повернется…

Аргументы значения не имели. Значение имели голос и взгляд Цветкова.

И когда ровно через пять минут Кротов перезвонил, Наташа ответила:

– Хорошо. Я согласна вести вместе с тобой передачу. Позже созвонимся и обговорим детали.

Цветков улыбнулся. Это была улыбка мужчины, чувствующего свое превосходство. Эту улыбку всегда сопровождал взгляд охотника, который уже нацелил ружье прямо в сердце своей жертвы.

Наташа ловилась на такие улыбки и взгляды, как гаишник на «мерседес».