Финн - Здравствуйте, мистер Бог, это Анна

Анна показала мне свое «решение». На одном листочке был перевернутый треугольник, на вершине которого, обращенной книзу, значилось число «1». это была пирамида чисел. На втором листке треугольник стоял на вершине, названной «Бог». На последнем тоже был треугольник. На его обращенной вниз вершине было написано «Анна».

— Ага, — сказал я, — у тебя, я смотрю, тоже есть собственный треугольник!

— Ну да. У всех есть такой.

— Да ну? И зачем он нужен?

— Это для того, когда я умру и мистер Бог начнет задавать мне всякие вопросы.

— И что тогда?

— Тогда мне придется на всех них отвечать самой. Никто не сделает это за меня.

— Это я понимаю, но треугольник-то чего значит?

— Что я должна быть…

— Ответственной? — предположил я.

— Да, ответственной.

— Да, я понимаю… Ты хочешь сказать, что должна нести на себе весь вес, как вон те два треугольника?

— Да, всех вещей, которые я сделала, и всех вещей, которые я подумала.

Каждое слово сопровождалось кивком глубокого удовлетворения. Надо сказать, от всего этого я совершенно обалдел.

Идея усвоилась быстро. Да, это правда. Мы все должны нести бремя своих поступков. Нам всем придется отвечать — либо сейчас, либо потом. И всем предстоит разговаривать с мистером Богом самолично, с глазу на глаз.

Без сомнений, появление в нашем доме Анны повлекло за собой целый ряд разнокалиберных потрясений, создало мне кучу проблем, которые надо было решать, и причинило нам всем немало сердечной боли. С самого начала я воспринимал ее как существо слегка необычное. Возможно, причиной тому была необычность нашей встречи. За первые же несколько недель нашего знакомства я понял, что передо мной был вовсе не крошка-ангел, не эльф-подменыш и уж, конечно, не лесной дух. Нет, это было человеческое дитя на все сто процентов, вечно хихикающее, с грязной мордочкой и открытым от удивления ртом. Каждый день своей жизни она была деловой, как пчела, любопытной, как котенок, и игривой, как щенок.

Думаю, до некоторой степени все дети окружены магией: будто какие-то волшебные линзы, они умеют собирать и фокусировать свет посреди самой кромешной тьмы, — и это дитя обладало такой способностью в высочайшей степени. Быть может, дело тут в свежести взгляда, присущей молодым, или в том, что их силы еще не растрачены, но, если у них будет хотя бы полшанса, они найдут брешь в самом жестком доспехе, который смогла выковать вам жизнь. Если вам крупно повезет, они напрочь снесут все защитные баррикады, которые вы строили вокруг себя все это время.

Повезет, я сказал? Если вы можете безоружным встретить все, что бы ни послала судьба, будто вам двадцать лет, то это действительно везение. Если нет, тогда вам каюк. Мне случалось видеть, как, поговорив с Анной, люди впадали в ступор и не знали, что делать. Дело не в том, что ее замечания были какими-то очень уж умными или всегда попадали в точку, а в ее предельной уязвимости. Это заставляло их думать, прежде чем сделать следующий шаг. Такова была уловка, которой она быстро научилась, — заставить человека колебаться любыми средствами, какие только были в ее распоряжении, честными или не очень. Анна была не чужда уловок, если они помогали ей достичь цели. Заставь человека сомневаться, и у тебя будет больше шансов, что твои слова услышат.

В целом, я думаю, я справлялся не так уж плохо и никогда не сдавался без боя. Выпустить свою душу, или как бы вы там ни обозвали эту штуку, из клетки на волю — возможно, самое трудное, что вообще может сделать человек.

На большом рекламном щите на какой-то из улиц было написано огромными красными буквами: «Хочешь чувствовать себя в безопасности?» Мне всегда было интересно, сколько народу уже сказало «да»? Увидев эту надпись, миллионы бы закричали: «Да, да, мы хотим чувствовать себя в безопасности!» — и вот вам, пожалуйста, новая баррикада. Душа под защитой, она надежно заперта, ничто не сможет проникнуть внутрь, чтобы причинить ей боль; но и она не сможет выйти наружу. Спасение не имеет ничего общего с безопасностью. Спастись — значит увидеть себя, как ты есть. Никаких «цветных стеклышек», не защищаясь и не прячась — просто увидеть себя. Анна никогда ничего не говорила о спасении и никогда, насколько мне известно, не пыталась никого спасать. Я даже не уверен, что она поняла бы такой ход мысли, потому что это была целиком моя интерпретация. Она просто знала, что играть в безопасность совершенно бесполезно, что нужно взять и «выйти на улицу», если вообще хочешь идти дальше. «Выйти на улицу» было опасно, даже очень опасно, но сделать это было надо, потому что иного пути не существовало.