Мне уже и этого хватило, все хотелось как следует обдумать, но пропустить следующий залп тяжелой артиллерии мне не дали.
— Финн, почему люди устраивают драки, и войны, и все такое?
Я постарался объяснить по мере своих слабых способностей.
— Финн, как это называется, когда видишь все по-другому?
Минуту-другую я скрипел мозгами, а потом выдал точное словосочетание, которое она хотела услышать, — «точка зрения».
— Финн, вот в этом и разница. Понимаешь, у всех есть точки зрения, а у мистера Бога нет. У мистера Бога есть только точки для зрения.
К этому моменту моим единственным желанием было встать и пойти погулять — надолго. Что это дитя вытворяет? Что она со мной сделала? Бог может заканчивать всякие вещи, а я не могу. Согласен, но вот что это значит? Мне уже начинало казаться, что она очистила саму идею бога от измерений пространства и времени, как орех от шелухи, и рассматривала ее ни много ни мало в свете вечности.
А эта разница между «точкой зрения» и «точкой для зрения»? На этом я окончательно срезался, но дальнейшие расспросы несколько прояснили ситуацию. «Точки для зрения» было неправильное определение. Она имела в виду «точки обзора». Со второй оговоркой разобрались. Человечество в целом имеет множество точек зрения, в то время как у мистера Бога имеется бесконечное разнообразие точек обзора. Когда я изложил ей суть вопроса в такой манере и спросил, это ли она имела в виду, она важно кивнула и, глядя на меня, подождала, пока я смогу в полной мере насладиться этой мыслью. То есть вот как оно все выглядело: у человечества бесконечно много точек зрения; у бога бесконечно много точек обзора. Это означает, что бог — везде. Я прямо подскочил, когда до меня дошла эта логика. Анна радостно хохотала.
— Понял? — спрашивала она у меня. — Теперь ты понял?
Я тоже рассмеялся.
— И еще по-другому мистер Бог не такой, как мы.
Оказывается, мы еще не закончили.
— Еще мистер Бог знает вещи и людей изнутри, вот. Мы знаем их только снаружи, да? Так что, понимаешь, Финн, людям нельзя говорить о мистере Боге снаружи; о нем можно говорить только изнутри него, да.
Еще минут пятнадцать ушло на то, чтобы довести до полного блеска эти аргументы, а потом со словами: «Разве это не здорово?» — она поцеловала меня и уютно устроилась у меня под мышкой, готовая уснуть.
Прошло еще десять минут.
— Финн?
— Да?
— Финн, та книга про четыре измерения…
— Да, и чего она?
— Я знаю, где теперь цифра четыре; она живет у меня внутри.
Для одной ночи было более чем достаточно, поэтому я заявил со всей возможной твердостью:
— Теперь давай спи, хватит уже болтать. Спи, или я нашлепаю тебя по попе.
Она пискнула и уставилась на меня, потом рот у нее разъехался до ушей, и она снова завозилась под мышкой, устраиваясь поудобнее.
— Нет, — сонно констатировала она, — не нашлепаешь.
Аннино первое лето с нами было полно приключений. Мы с ней ездили в Саутенд-он-Си, [9] Небольшой приморский городок на восточном побережье Англии.
и в Кью-Гарденс, [10] Знаменитый лондонский ботанический сад.
и в Кенсингтонский музей, [11] Музей изящных искусств, располагающийся в Кенсингтонском дворце, одной из резиденций королевской семьи.
и в тысячу других мест — по большей части одни, но иногда в компании целой оравы детей. Наша первая экскурсия за пределы Ист-Энда была «на другой конец». Для тех, кто не знает, это значит всего лишь к западу от Олдгейта.
По этому случаю ее нарядили в тартановую [12] Тартан — правильное название клетчатой ткани с определенным рисунком, которую в России принято называть шотландкой.
юбку с блузкой, черный шотландский берет, [13] Имеется в виду шотландский боннет — мягкая шапочка без полей, похожая на берет.
черные туфельки с большими сверкающими пряжками и тартановые гольфы. Юбка была заложена в мелкую складку и, стоило как следует покрутиться, раскрывалась, как парашют. Анна разгуливала, как профи, прыгала, словно Бэмби, порхала птицей и балансировала на бордюре тротуара, будто заправский канатоходец на проволоке. Походку она слямзила у Милли, которая была настоящей профи: голова высоко поднята, бедра чуть покачиваются, так чтобы юбка ходила из стороны в сторону, на губах улыбка, в глазах искорки — бах! — и вы убиты. Люди глядели на нее и улыбались. Анна была, как солнечное утро после долгих недель хмари. Да уж, не улыбаться было просто невозможно. Анна сознавала устремленные на нее взгляды прохожих и то и дело оборачивалась ко мне — на лице ее сияла широкая счастливая ухмылка. Дэнни говорил, что она не ходила, а совершала парадный королевский выход. Время от времени выход прерывался по не зависящим от нее причинам: на дороге попадались бездомные кошки, собаки, голуби и лошади, не говоря уже о почтальонах, молочниках, автобусных кондукторах и полицейских.
Читать дальше