Питер Мейл - Год в Провансе

Я не сразу привык к тому, что теперь у нас имеется особое помещение для хранения вина — не бар, не буфет, не крошечная каморка под лестницей, забитая всяким хламом, а настоящий cave. [167] Погреб (фр.). Там были всегда прохладные каменные стены, засыпанный гравием пол и достаточно места для четырехсот бутылок. Я обожал его. Я твердо решил наполнить его вином. Наши многочисленные гости и друзья столь же твердо решили опустошить его. Таким образом у меня регулярно появлялся повод для визитов на разнообразные виноградники. Мои друзья не должны страдать от жажды.

Во имя гостеприимства, а также из любознательности я посетил Жигонду, Бом-де-Вениз и Шатонеф-дю-Пап. Все они оказались просто большими деревнями, в которых думали и говорили только о вине. Caves, рекламирующие свой товар, попадались через каждые пятьдесят метров. Dégustez nos vins! [168] Попробуйте наши вина! (фр.) Подобные предложения вызывали у меня неизменный энтузиазм. Я проводил dégustations и в гараже в Жигонде, и в замке неподалеку от Бом-де-Вениз. Я отыскал место, где бархатистый и выразительный Шатонеф-дю-Пап бесцеремонно разливали автомобильным насосом по пластиковым бутылкам и продавали по тридцать франков за литр. В другом, дорогом и претенциозном заведении я захотел попробовать marc, и из хрустального пузырька мне уронили одну каплю на тыльную сторону ладони — я так и не понял, что с ней надо было делать: лизать или нюхать.

Через какое-то время я стал без остановки проезжать деревни и сворачивать с шоссе там, где малозаметные, иногда скрытые деревьями надписи указывали дорогу на виноградники — туда, где зрели на солнце грозди и вино продавали те самые люди, что его делали. Все они были гостеприимны, все без исключения гордились своей работой, и знакомство с ними было лучше любой рекламы.

Как-то днем, выехав из Вакейра, я свернул с главной дороги и поехал по каменистой узкой тропинке, бегущей по винограднику. Мне сказали, что там я найду производителя белого Кот-дю-Рон, понравившегося мне за ланчем. Пара ящиков заполнят брешь в моем cave, проделанную во время последнего набега друзей. Я собирался заехать туда минут на десять, купить вино и возвращаться домой.

Тропинка вывела меня к группе невзрачных строений, образующих каре. Перед ними на широком, вытоптанном дворе гигантский платан отбрасывал густую тень. Сонная овчарка, заметив меня, пару раз неохотно тявкнула. Видимо, она заменяла здесь дверной звонок. От стоящего рядом трактора отделился человек в комбинезоне с грязными свечами зажигания в руках. Для пожатия он протянул мне локоть.

Я хочу купить вина? Да, конечно. Сам-то он сейчас занят — ремонтирует трактор, но обо мне позаботится его дядя.

— Edouard! Tu peux servir ce monsieur? [169] Эдуард, ты можешь обслужить месье? (фр.)

Занавеска из нанизанных на нитки бусин на входной двери раздвинулась, и из-за нее, щурясь на солнце, вышел дядюшка Эдуард. На нем были безрукавка, синие рабочие штаны и ковровые шлепанцы. С первого взгляда неизгладимое впечатление производила толщина его стана, приближающаяся к толщине платана, но даже она меркла по сравнению с его носом. Я, во всяком случае, такого еще никогда не видал: мясистый, широкий, среднего между розовым вином и кларетом цвета, он был испещрен сетью красных прожилок, сбегающих на щеки. Несомненно, передо мной стоял человек, беззаветно любящий свою работу.

Он широко улыбнулся:

— Bon. Une petite dégustation. [170] Отлично. Маленькая дегустация (фр.).

Проведя меня через широкий двор к длинному зданию без окон, дядюшка Эдуард откатил тяжелую дверь и попросил подождать, пока он включит свет. Я не видел перед собой ничего, кроме черноты, но зато чувствовал запах, который невозможно ни с чем перепутать — кислый и волнующий запах бродящего винограда.

Эдуард щелкнул выключателем и закрыл дверь, чтобы не впускать внутрь тепло. В свете единственной тусклой лампочки увидел длинный стол на козлах и десяток стульев вокруг него. В дальнем углу чернели ступени лестницы, ведущей в погреб, и пологий скат для бочек. Вдоль стен на деревянных поддонах стояли ящики с вином, а рядом с потрескавшейся раковиной уютно мурлыкал старенький холодильник.

Дядюшка Эдуард тщательно протирал стаканы, подносил каждый к свету, несколько секунд любовался на него и только потом ставил на стол. Так он выстроил в ряд семь стаканов, а за ними такой же ровной шеренгой — семь бутылок, каждая из которых удостоилась нескольких добрых слов: