Питер Мейл - Год в Провансе

Если в любой другой день года вы увидите на улице Гуля дюжину человек разом, это будет означать, что происходит событие какой-то небывалой важности: похороны или одновременное снижение цен в двух соперничающих мясных лавках. Но этот вечер был исключением: на один день Гуль стал столицей мира и пригласил к себе кучу гостей, по всей видимости не менее голодных, чем мы. Зал ресторана был переполнен. Открытая терраса тоже. У входа толпились голодные пары, ожидая, пока освободится столик. У официантов был загнанный вид. Владелец ресторана Патрик встретил нас усталой, но довольной улыбкой.

— Надо было позвонить заранее, — покачал головой он. — Возвращайтесь часов в десять, что-нибудь придумаем.

Даже в кафе, достаточно просторном, чтобы вместить все население Гуля, свободными оставались только несколько стоячих мест у бара. Мы взяли стаканы и вышли с ними на улицу. Через дорогу находилась квадратная площадь с памятником жителям деревни, погибшим за Францию в разных войнах. Как и все подобные памятники, он содержался в отличном состоянии, и украшающий его триколор был чистым и выглаженным. В этот вечер монумент окружали ряды временных прилавков. За ними располагались ремесленники со своей керамикой и сувенирами из дерева, продавцы вина и меда, несколько антикваров и художников.

Окна домов вокруг площади были распахнуты, и их обитатели, забыв про телевизоры, с интересом наблюдали за неторопливой процессией, двигающейся внизу. Каменные стены еще отдавали дневное тепло, а люди, уставшие от жары, ступали медленно и лениво, даже не делая попыток втянуть животы или расправить плечи.

На некоторых из прилавков лежали записки, сообщавшие потенциальным покупателям, что продавца при желании можно найти в кафе. Одно самое большое торговое место представляло собой даже не прилавок, а целую комнату на открытом воздухе со столами, стульями, креслами и двумя пальмами в горшках для красоты. За столом с бутылкой вина и раскрытым журналом заказов сидел смуглый черноволосый человек в сандалиях и шортах. Это был месье Од, художник- ferronnier из Сен-Панталеона, в свое время тоже принимавший некоторое участие в нашем ремонте. Он поздоровался и пригласил нас присесть.

Ferronnier — это мастер, работающий с железом, и в сельской местности он занимается в основном изготовлением решеток на окна и двери, ставней и металлических оград, призванных защитить хозяев от грабителей и разбойников, скрывающихся за каждым кустом.

Но месье Од давно уже перерос это примитивное ремесло и вовремя обнаружил, что существует немалый спрос на копии металлической мебели восемнадцатого и девятнадцатого веков. Он носил с собой целый альбом с фотографиями и рисунками, и если вы хотели кружевную садовую скамейку, или красивую решетку для плиты, или складную кровать, точно такую, как у Наполеона, месье Од готов был изготовить их для вас, а потом и состарить до нужной степени антикварности. Он работал вместе со своим шурином и маленькой коротконогой гончей и был известен тем, что всегда обещал доставить заказ ровно через две недели и доставлял его ровно через три месяца. Мы поинтересовались, как идут дела.

Од гордо постучал по толстому журналу с заказами:

— Я запросто мог бы открыть фабрику. Немцы, парижане, бельгийцы и все прочие как с цепи сорвались. В этом году все хотят большие круглые столы и такие вот садовые стулья. — Он наклонил стоящий рядом стул, чтобы продемонстрировать нам изящный изгиб ножек. — Беда только, что они желают получить все через два дня, а вы же понимаете… — Он хлебнул вина, оставив предложение незаконченным.

Пара, вот уже несколько минут ходившая вокруг комнаты, подошла и поинтересовалась складными кроватями. Месье Од открыл свой журнал и полизал кончик карандаша.

— Но должен предупредить вас, — сказал он, не моргнув глазом, — что на это потребуется две недели.

Мы сели за столик только около одиннадцати, а добрались домой далеко за полночь. Ночь была душной, тяжелой и странно неподвижной. Дома мы первым делом бросились в бассейн и долго плавали на спине, любуясь звездами. Отличный конец для трудного дня. Откуда-то издалека, со стороны Лазурного берега, донеслись чуть слышные раскаты грома, а в небе сверкнула и погасла крошечная молния. Это была чья-то чужая, нестрашная гроза.

Она добралась до Менерба к утру, еще до рассвета. Мы проснулись от хлопанья незапертых окон и испуганного лая разбуженных собак. Примерно час она стояла прямо над нашим домом, рокотала, взрывалась и неестественно ярким светом заливала виноградники. А потом начался дождь, больше похожий на поток воды из прорванной плотины. Он обрушивался на крышу и двор, просачивался в дом через каминную трубу, затекал в щель под входной дверью. Дождь прекратился уже после рассвета, и тотчас же, как ни в чем не бывало, опять засияло солнце.