Среди наших противников была шестнадцатилетняя барышня, которая играла впервые, но трое остальных членов команды тренировались по меньшей мере два месяца, и их не следовало недооценивать. Еще не начав играть, они успели в пух и прах раскритиковать нашу якобы неровную площадку, пожаловаться, что заходящее солнце светит им прямо в глаза, и официально потребовать, чтобы собакам был запрещен выход на поле до окончания матча. Чтобы доставить им удовольствие, я несколько раз прошелся по площадке со старым садовым катком. Потом все участники облизали пальцы, подняли их к небу, чтобы определить направление ветра, и игра наконец началась.
У нее существует свой медленный, но вполне различимый ритм. Совершается бросок, потом игра замирает, потому что следующий участник неторопливо подходит к cochonnet и оценивает расположение всех остальных boules, прикидывая, что перспективнее: обрушиться на них сверху или послать свой шар низко и медленно. Потом на удачу выпивается стаканчик pastis, колени сгибаются, мяч летит в воздух, приземляется с приятным стуком и катится к месту своего упокоения. Никто никуда не спешит, а получить спортивную травму практически невозможно (единственным исключением стал Беннет, которому во время его первой и последней игры удалось разбить две черепицы на нашей крыше и едва не сломать собственный палец).
Недостаток атлетизма компенсируется туго закрученной интригой и коварством участников, а в тот вечер все игроки, как по заказу, вели себя из рук вон плохо. Они тайком пододвигали шары ногой, а игроков, изготовившихся к броску, отвлекали всеми известными способами: язвительными замечаниями об их телосложении, предложениями выпить стаканчик pastis, надуманными обвинениями в том, что они заступили за начерченную на земле линию, ложными сообщениями о собаках, якобы пересекших линию поля, и змеях, замеченных в траве, и, наконец, массой вредных и противоречивых советов. К середине матча победитель еще не был выявлен, но мы ненадолго прервались, чтобы полюбоваться закатом.
На западе солнце театрально и неторопливо опускалась на дно совершенно симметричной буквы V, образованной двумя горными пиками. Через пять минут все было кончено, и мы продолжили играть в crépuscule — французское слово, обозначающее сумерки, но больше похожее на название какого-то кожного заболевания. Определять расстояния до cochonnet становилось все труднее, споры грозили перейти в драки, и мы уже собирались предложить ничью, когда игравшая впервые барышня положила три шара подряд в девятидюймовую зону. Так юность и фруктовый сок победили грязную игру и алкоголь.
Потом мы обедали на заднем дворе, и каменные плиты под нашими босыми ногами еще хранили солнечное тепло, а свечи бросали загадочные отблески на бокалы с вином и загорелые лица. Наши друзья на весь август сдали свой дом паре англичан, а на полученные деньги собирались месяц прожить в Париже. По их утверждению, все парижане переберутся на это время в Прованс, а вместе с ними бессчетные тысячи англичан, немцев, швейцарцев и бельгийцев. Дороги будут забиты, а рынки и рестораны переполнены. Тихие деревни станут шумными. И все без исключения будут в отвратительном настроении. И чтобы мы потом не говорили, что нас не предупреждали.
Мы уже слышали все это и раньше. Но июль получился совсем не таким страшным, как мы ожидали, и нам хотелось надеяться, что и август будет не хуже. Мы отключим телефон и будем лежать у бассейна, слушая концерт для пневматической дрели с паяльной лампой под управлением маэстро Меникуччи.
— Ходят слухи, — поведал мне Меникуччи, — что Брижит Бардо уехала из Сен-Тропе и купила дом в Руссильоне. — Он положил разводной ключ на пол и подошел поближе, чтобы jeune случайно не подслушал информацию о личных планах звезды. — И я ее понимаю. — Палец Меникуччи прицелился мне в грудь. — Известно ли вам, что в августе в любой произвольно взятый момент дня по меньшей мере пять тысяч человек одновременно делают pipi в море? — Он отказался от попыток продырявить меня и сокрушенно покачал головой, представив себе эту антисанитарную картину. — И кто после этого захочет быть рыбой?
Пока, стоя на солнцепеке, мы сочувствовали несчастным морским обитателям Лазурного берега, по ступенькам, забросив на плечи чугунный радиатор с торчащими из него медными трубами, поднимался jeune в промокшей от пота футболке Йельского университета. Надо сказать, и сам Меникуччи сделал серьезную уступку жаре и вместо обычных брюк из толстого вельвета явился сегодня в коричневых шортах, гармонирующих по цвету с его брезентовыми сапогами.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу