Лев Сокольников - Тётя Mina

— Почему у вас нет полицаев?

— Нам тоже предлагали полицаев, да мы не согласились. Только один нашёлся, так мы его удавили, и никто из немецкого начальств нам ничего не сказал"

Недостаток тётиных записей таков: нет дат. Её "женские войны" в своей массе бескровные.

Тётушкины записи — не дневник, они очень фрагментарны, но я всё же не могу менять порядок следования описываемых событий на своё усмотрение. Если я такое сделаю, то это будет не документ с подлинными именами и фамилиями, а художественное произведение.

Глава не имеет номера по причине того, чтобы её не возможно было

зарегистрировать. Нет номера — нет и учёта.

Ах, ах! Сегодня нас не любят во всём мире и тычут носом в наше дерьмо, но такое было с нами и шесть десятков лет назад:

"…однажды приходим мы с работы, а нас в барак не пустили и предложили выстроиться во дворе. В чём дело? Никто ничего не поймёт, никому и ничего не объясняют, все в недоумении. Построили нас полицаи и предложили спуститься в нижнюю комнату, служебную. Только мы все вошли, а за нами тут же дверь быстренько закрыли и через дверь вежливо предложили убрать "добро", что мы наложили мимо положенного места. Было много украинок с Винницы, городских хватало, и оказалось, что это они так "уработали" туалеты сверх унитаза, да так "жестоко", что всё поплыло…Туалет просторный, с порогом, так дело до того дошло, что стали испражняться с порога…"

Нужно ли писать такое? Почему бы и нет? Если тётушка сочла нужным упомянуть "сортирную" историю, то почему я должен её вырезать? "Сортирная" история принадлежит "на правах частной собственности" мне и я должен пощадить память о древних засранцах, умолчав о "сортирном" эпизоде. Некрасивый он, не героический, низменный. Мог и умолчать о том, как "советские люди" "обделывали" Европу шестьдесят лет назад и как такое они делают сегодня с небольшой поправкой: они вновь стали "русскими". Нет у меня права говорить о том, как внуки прошлых "советских девушек" "обделывают" ту же самую Европу сегодня: у меня нет ни чьих документальных записей о таких фактах.

… "заключённые" расселись, где пришлось, и каждая предалась тому, на что была способна на ту неприятную минуту: кто плакал, иные песни петь принялись, другие крыли матом тех полицаев, кто их в подвал заключил, а меня смех одолевать начал! Я самая старшая была среди них, вот и говорю:

— И сколько сидеть тут будем? Девчата, кто это всё "наработал"? Мы! Никто за нами убирать не будет, давайте за собой уберём сами и впредь не надо до такого скотства докатываться! Не выпустят они нас отсюда, пока не уберём за собой! Это немцы, их знать нужно!

Была среди нас бедовая деваха, Катюшкой звали. После моего "обращения к нации" она забарабанила в дверь и ей открыли. С помощью прекрасного русского мата она потребовала от полицая доспехи из резиновых сапог и перчаток. Полицейский был из немцев, спокойный и молчаливый человек, очень болезненный на вид. Выслушал Катерину и ушёл, оставив дверь открытой: он был немец и думал, как немец: "если дали согласие убирать — не разбегутся!" Вернулся минут через пять с ассенизаторскими "доспехами" что требовала Катерина. Не брезгливый был человек потому, что когда наше "добро" было тронуто, то поднялась такая дикая вонь, что и описать словами невозможно! А тот полицейский — ничего, мужественно ходил с уборщицами и светил фонарём во все закоулки:

— Гут! — только и сказал, когда всё было убрано, и мы вернулись в барак.

Очень интересный момент древней истории: почему довели простое дело пользования туалетом до скандала? Почему и до сего дня… О чём я говорю? Должна у нас быть хотя бы какая-то "загадка"?

"…я ожила! Знала время работы, время отдыха, а на душе лежал камень: как там Марк? Что с ним? У зверя находится, всего ожидать можно! Работаю, а сама плачу. Заметил старший мастер мои слёзы и спрашивает через переводчицу:

— "От чего фрау так часто плачет?"

Та и рассказала, что у меня племянник, мальчик, работает у бауэра, а бауэр очень жесток. Мастер совет дал:

— "Пусть она подаст заявление, а мы вытребуем его сюда"

Написала заявление, а сама думаю:

"раз у моего врага брат начальник биржи, то разве отдадут они Марка?"

Проработала на шахте зиму, пришёл май, и у них май празднуют два дня. Лагерная администрация предлагает нам: "у кого есть друзья и родные в Германии, то они могут их навестить. Администрация даёт денег на приобретение билетов для проезда в два конца" Я обрадовалась и сказала, что мне очень хотелось бы проведать племянника. Не знаю, как "лагерьфюрерша" знала место пребывания Марка, но мне выдали денег на билеты, документы на право выхода из лагеря и передвижения по Германии, дали харчей на дорогу, и я полетела! Доехала до нужной станции, сошла с поезда, узелок в руке и на груди нашивка "OST" Никто внимания на меня не обращает, и пошла я к усадьбе. Подошла, прошла ворота, Топпи меня увидел и затявкал. Вижу, сидит во дворе парнишка на тачке с навозом, оборванный, без кепки, волосы длинные, всклоченные и грязные. Он, Марк! Кинулась к нему, обняла… Бабы мы, пусть "сильный пол" над нами и смеётся за нашу слезливость, но, ей-богу! как хорошо встретить на чужбине родную душу после разлуки!