Арина Веста - Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга

– Ну, пузыряне, пора за стол, а то пузыряно стынет, – позвал Северьян, и толпа гостей шумно повалила за накрытые столы.

Верно сказано стариками, от такого обеда недолго и вспузыриться: рыбные пироги, горы вареного мяса с уксусом и хреном, студень-трясунец, щи с мясными колобками, куры, жаренные в печи, селянка, оладьи, а на верхосытку – сладости: вахли, сушки и розонцы, формочки маковые и изюмные, малиновые пирожки со съестными крестиками на заед и золотистые хлебные ландрики, осыпанные сахарной пыльцой.

По завету молодым на свадьбе не только пить, но и пищу вкушать не положено, соблюдая заветную чистоту свадебного дня, только это правило давнее и нынешним людям уже не ведомое.

Раз и другой крикнули «горько!» разгулявшиеся пузыряне. Сквозь снежный узор венчального плата едва коснулась Стеша стылых Гориных губ – и зажмурилась: сквозь сомкнутые веки показался он ей мертвец, глаза расклеваны и ладонь костяная, та самая, что ворон на крышу бросил.

Зимний светок коротенек, и вскоре уже густо засинело за окнами и громче забалагурили подвыпившие пузыряне.

– Уж ты кама, камочка моя, – со слезою в голосе завел женский хор. Девицы и бабы со всех сторон потянулись к молодой, подхватывая под руки, трогая за венчальный плат, наброшенный поверх кос.

Под пение подружек молодые встали из-за стола и упали в ноги Северьяну:

– Благослови, родитель, на сон грядущий, – глухо, как из бочки, проговорил Горя.

– Ступайте, касатики, – прошептал Северьян и перекрестил молодых образом.

А подруги завели еще слаще и утешнее, мягко отобрали Стешу у жениха, завели ее за занавеску и, усадив на колени к самой дородной бабе, расплели косы и, пока расплетали, нашептали в три голоса жаркое, стыдное, отчего запламенели Стешины уши и щеки.

Под пение и тормошение дружек молодые отправились ночевать в холодную клеть, вслед сейчас же набился народ, ожидая продолжения свадебного представления. Горя, пьяно ухмыляясь, повалился на постель.

Загородив Стешу широкими юбками, бабы с песнями сняли в нее свадебную одежу, обрядили в льняную станушку и под локотки подвели к постели, где навзничь, точно мертвый, лежал Горя.

– Муженечек на перинушке лежит, а меня, младу, на лавочку валит, в изголовьице ременну плеть кладет , – с озорством выводили бабьи голоса.

Встав на колени, как велел того свадебный обычай, Стеша стянула с правой ноги жениха сапог. На пол со звоном выпал новехонький золотой червонец и укатился под постель.

– Пусти меня к себе в сотоварищи, – пробормотала Стеша, как научила ее дородная баба.

– А ты скачи через меня! – чином, как положено, ответил Горя.

– Я в девицах жила, через огороды не скакала, – со страхом глядя на черный платок, отвечала Стеша.

– А ну скачи! Я сказал!

Разбитной дружка щелкнул нагайкой.

– Необъезженная кобылка попалась, за ночь управиться бы… – загоготали дружки. – Сладишь ли, Горя?

– А ты дай нагайку! – нешуточно попросил он и выхватил у дружка косоплетку с наборной рукоятью.

– Ложитесь вдвоем, а вставайте втроем, – напутствовала Агафья, торопливо поправляя перину и проверяя, не подсунули ли чего лихие руки. – Ты плеткой-то не маши, младень, а то счастью хребет перешибешь… – строго заметила она Горе.

За тонким тесовым простенком продолжалась хмельная беседа, со двора разъезжались тройки. Кто-то остался коротать ночку в избе, а на далеком берегу, в слободе, дурным голосом выла собака. Стеша робко прилегла на беленую холстину постели и отвернулась к стене. Она дышала мелко, затаенно, темный ужас от близости Гори лишал ее разума. Горя медленно распустил узел черного платка, снял свадебную сряду и остался в длинной, до коленей, рубашке. Наклонившись к невесте, он тронул ее за плечо жадно и требовательно.

– Пожалей ты меня, не трогай, – прошептала Стеша, затиснув у горла крепкий льняной ворот. – Боюсь я тебя, мертвый ты!

– Мертвый? Так что с того, если мы, мертвые, едим и пьем, как живые, а до девок и баб еще пуще скучаем? – хриплым шепотом спросил Горя. – А что боишься, так это хорошо…

– Подожди одну лишь ночку, дай попривыкнуть… – солгала Стеша.

– Ну нет, милая жена… сейчас погоди, потом погоди… Хватит уже, нагодился!

– Добром тебя прошу, не трожь…

Горя резким рывком развернул ее к себе. Стеша не давалась, выкручивалась, как куница в силках, и в какой-то миг одолела Горю, но, распаленный ее сопротивлением, он несколько раз ударил ее по щекам для острастки. Стеша обмякла, точно издалека слыша грубые рывки и толчки Гори, но ничего, ровным счетом ничего из того, что с веселым бесстыдством нашептывали бабы, не случилось. Хмель ли виноват, черный сглаз или кудесы Черного Кама, но не сладил Горя с молодой женой.