Валерий Казаков - Асфальт и тени [Рассказы, повесть]

Вот уже знакомый подъем, еще поворот, небольшой спуск, и на солнечном косогоре, защищенном от ветров подковой отвесных скал, среди вековых кедров должны показаться темные бревенчатые строения, скрытые густой летней зеленью. Предзакатно пели невидимые птицы, напоенный лесным разнотравьем теплый воздух прижимался к земле, дышалось легко и вкусно. У покалеченного небесным огнем кедра сидел с отрешенным лицом худющий Мишка. Густая черная, с проседью, борода закрывала лицо, только там, где была рана, волосы росли как-то неровно, клочьями.

— Привет, одноклассник, — обрадовался Иван, скидывая на землю рюкзак и присаживаясь рядом. — Чего молчишь? Я вам гостинцев принес.

— Опоздал ты, Иван, на три недели опоздал, не дождался тебя Селиван Прокопьевич…

— Да ничего, я его дождусь, мне нынче спешить некуда, погощу пока у вас, по хозяйству помогу. Я двумя лодками пришел, там и доски, и инструменты.

— Глухими вы там, в городе, стали, я тебе говорю — помер Шорец. Тебя все ждал.

У Ивана перехватило дыхание, лиловые пятна заплясали перед глазами, досада и дышащая сквозняком пустота навалились на него. Горы, люди, личные неурядицы вдруг перестали существовать. Пульсирующий ритм времени вытянулся в одну непрерывную, бесконечную линию, как будто что-то итожа.

Уже стемнело, на высоком небе зажглись поминальные звезды, а две одинаково сгорбленные горем фигуры все еще сидели у мертвого дерева, пока не растворились в темно-фиолетовом мраке безлунной летней ночи.

Павел Миронович Корчагин не брал взяток. За двадцать пять лет службы в разных гражданских ведомствах он постепенно рос по канцелярской части и к пятидесяти двум дослужился до начальника отдела одного из управлений. Ввиду щекотливости темы опустим его название, да и я слово дал не вдаваться в подробности.

Так уж приключилось, что за долгие годы службы никто Павлу Мироновичу взяток не предлагал, а сам-то он тушевался. Намеки на сию щекотливую тему, даже со стороны коллег, вгоняли его в краску, и он спешил свернуть разговор. Сослуживцы единодушно решили, что Мироныч по части погреть руки еще тот дока. Раза три на него писали анонимки, назначали проверки, приходили домой ответственные товарищи. Но нет худа без добра: после второго «промывания», видя его аккуратную нищету, сдвинув очередь, дали хорошую трехкомнатную квартиру. Конечно, в те времена было легче — и льготы, и продпайки, и спецстоловая, и путевки, и детский отдых, да мало ли… Что понапрасну душу-то бередить?..

Служил себе человек при бумаге и служил. Бумага, она ведь собственной жизнью живет. Она может и под сукно нырнуть, как в омут, а может такие коленца выкинуть, что, брат ты мой, только держись! Власти без бумаги нет, это доказано бумагой и скреплено оттиском гербовой печати. Посему служители ее, задолго до египетских времен, были в почете и достатке. Они всегда были нужны, но их всегда было мало. В бюрократии, как нигде, чрезмерное количество неизбежно губит качество, но, увы, зависть — вечный спутник человека. Вроде эка невидаль — сиди себе, черкай глиняную табличку или перышком скрипи, а денежки да блага тебе в мошну так и текут. Вот с этой обманчивости все и началось — и блат, и кумовья, и бедные пьянчужки-родственники, и прочие неудачники да бездари. Так постепенно основной скреп государства — писцов и бумаговодителей — изгадили, опозорили и превратили в бумажные души, а к нашим дням слово «чиновник» и вовсе обратили в ругательство. Однако мудрецами замечено: ежели власть попускает издевательство и безразличие к своему служивому человеку, она сама начинает хиреть и вскорости околевает. Но к нашей истории это имеет малое отношение.

Очередного посетителя, очень приятного молодого человека, Павел Миронович с добрыми напутствиями проводил до дверей своего кабинета и, пожелав удачи, вернулся к требовательно гудящему аппарату внутренней связи.

— Слушаю вас, Мефодий Маркович. Да, все справки по нашему региону готовы, — уважительно, но без благоговейного придыхания докладывал он начальнику главка, человеку властному и непредсказуемому. — Могу доложить через десять минут… Хорошо, через полчаса буду.

Опустив трубку на рычаг, он уже было потянулся к кнопке вызова секретаря, когда увидел на небольшом приставном столике, за которым только что беседовал с посетителем, плотный продолговатый конверт.

«Шоколадку, что ли, в пакет засунул? Ну, народ», — подумал Корчагин, вставая и перегибаясь через столешницу. Но не успели пальцы коснуться этого нетолстого бумажного брикетика, как Павла Мироновича словно кипятком ошпарило. Он отдернул руку, почему-то глянул на часы — было одиннадцать двадцать. Кровь стучала в висках. Ожил селектор, и слух обжег голос секретарши: