Валерий Казаков - Асфальт и тени [Рассказы, повесть]

Подслушивать, понятное дело, нехорошо, однако бывают такие ситуации, когда становишься нечаянным свидетелем чьей-то жизни, чьего-то счастья или трагедии. И всякий раз кажется, что своим, пусть даже молчаливым, присутствием ты вторгаешься в чужой мир и становишься его соучастником. Но, взглянув на это иными глазами, понимаешь, что все мы — нечаянные свидетели и соучастники жизни, переплетающей нас в одну бесконечную нить. Свидетель — человек, свидетельствующий о чем-то, сами же на себя мы свидетельствовать, увы, не можем, а по закону и не обязаны.

За соседним столиком, в углу, сидела стайка прелестниц с грустными, зареванными и оттого еще более привлекательными лицами. У желтого стеклянного светильника с плавающей внутри свечкой стояла цветная фотография миловидной девицы. Большие зеленоватые глаза на красивом, слегка скуластом, загорелом лице, длинные, ниспадающие на плечи светло-каштановые волосы, высокая грудь, бессовестно вырывающаяся из простенькой маечки, и все это венчала подкупающая своей восхищенной наивностью улыбка. Сидевшие за столом были ей под стать, любую можно было выпускать на стонущий и сглатывающий слюну вожделения подиум.

— Что за грустные грации скучают в ваших кабаках? — спросил я Серегу.

— Местные путаны. Наверное, девять дней по безвременно погибшей на боевом посту подруге справляют, но я не думаю, что по случаю траура они отменят рабочую ночь. Тебе какая нравится?

— Ты мои принципы знаешь, зачем зря душу травить…

— Я-то знаю, хотя мне от этого не легче, однако же помни, раб божий, что всякий глядящий на женщину с вожделением уже прелюбодействует с ней в сердце своем!

— Помыслы не менее греховны, чем деяние, здесь ты прав, а посему будем смиряться.

Еще немного позубоскалив, мы углубились в воспоминания. В сизоватом, настоянном на табаке и запахах духов воздухе плавала тихая музыка. Вышколенные объективной реальностью борьбы за существование официанты скользили беззвучно и с пугающей неожиданностью вырастали за спиной, с услужливой зажигалкой, чистой пепельницей или бутылкой минеральной воды. Сергею позвонили, и он, на полчаса оставив меня одного, умчался в свое, не знающее ни дня ни ночи ведомство.

— Ты здесь крепись, а то эти грустные бэби, — он кивнул в сторону девиц, — уволокут убоявшегося плотских грехов праведника. Говори, что только с другом, на двоих, тогда и грех вроде как и не грех, а так, половинка.

Я смотрел в темное стекло, обращающее в призрак отражение ресторанного уюта. За соседним столиком шел свой разговор, который мне показался интересным, и я пересел на Серегин стул, предпочитая лучше слышать, чем видеть.

— Девки, а как она появилась в кабаке-то, кто-нибудь помнит?

— Да кто ее знает, она же раньше вроде как со спортсменами терлась, у нас только наскоками работала. Классно, надо сказать, работала, без пары сотен «зеленых» никогда не уходила…

— Я вообще ей всегда поражалась, чуть что — бежит на выручку, денег попросишь, всегда даст, принесешь отдавать, а она уже и забыла…

— Ага, тебя послушаешь, святая была. Вы особенно не обольщайтесь, проститутки мы и есть проститутки, и как жопой ни крути, другими уже не станем…

— Галя, ну зачем ты так, день сегодня особый, может, душа ее еще здесь, рядом…

— Конечно, рядом, в сортире, откуда и стартанула наша космонавтка. Не, девчонки, что бы мы друг дружке ни вешали на уши, все равно мы твари. Твари по своей сути, по нутру своему, ленивые продажные суки, и Машка такой же была, пусть земля ей будет пухом. Давайте помянем. Толкни эту коматозную. Эй, Светик, за упокой твоей любовницы пьем…

Как я понял, в разговоре принимали участие лишь трое, четвертая, уткнув лицо в ладони, отгородившись от всех соломенным ливнем волос, сидела, как изваяние, источающее скорбь. Галиной, по всей видимости, была старшая, высокая, стройная, лет тридцати, обаятельная девица, одетая в красный, плотно облегающий комбинезон, тонкая ткань, которого подчеркивала, что никаких иных одежд на даме нет. Две другие были похожи на сестер в одинаковых черных балетных трико. Толстые серые гетры, слегка сползающие с икр, заставляли мужчин скользить взглядом вверх по длинным ногам, ощупывать покатости и, встретившись с искринками приветливых глаз, делать наивный вывод, что перед ними поднявшиеся на чашечку кофе после репетиции две прелестные танцовщицы.

— Оставь ее в покое! Да и какое ты имеешь право ей так говорить, можно подумать, сама не пыталась Машку затянуть в постель. Ладно, давай помянем… — Они не чокаясь выпили. — Только насчет тварей ты зря. Раз мы есть, значит нужны. Я читала, японские ученые считают, что гейши благотворно влияют на семейную жизнь и сокращают число разводов…