Алла Шильман - Может быть

Алена кивнула. Она действительно работала в сфере культуры – гардеробщицей в театре, до сих пор мечтая о том, как Великий Режиссер, однажды пробегая через фойе, увидит ее талант. Как именно она может показать свои дарования Великому Режиссеру, она, честно говоря, не знала, хотя иногда и размышляла на эту тему. Можно, например, было заменить внезапно заболевшую актрису.

– Что же делать? – трагически подняв руки, вопрошал у неба Великий режиссер. – Спектакль будет сорван! Это конец!

Великий Режиссер, не в силах совладать с собой, в рыданиях падал на кресла зрительного зала.

– Ах, если бы у меня был пистолет! – сокрушился Великий Режиссер, – я бы обязательно застрелился. Срочно, срочно дайте мне оружие! Полцарства за обычный пистолет.

– Я знаю эту роль! – сказала бы ему в этот момент Алена. – Я Вас спасу!

– Вы? – удивленно вскрикивал Великий Режиссер, уже распрощавшийся не только с собственной карьерой, но и с жизнью (у всех Великий Режиссеров карьера – это жизнь).

– Я много лет работаю в этом театре. Я знаю наизусть все пьесы. Я репетировала много дней, стоя в своем гардеробе.

– Да? – недоверчиво спрашивал Великий Режиссер. – А вы не подведете?

– Как я могу? – слегка обижалась Алена и продолжала со страстью Великой Актрисы, – Я бы никогда не поступила так по отношению к Вам! Вы – мой кумир!

– Ну что вы! – жеманно смущался Великий Режиссер. – Право, не стоит.

– Стоит! Конечно же стоит! – со страстью Великой Драматической Актрисы продолжала убеждать его Алена. – Вас недооценивают! Вас незаслуженно забывают, на сцене появилось слишком много бездарей, не способных оценить настоящий талант Великой Режиссера!

– Но вы же совсем не похожи на великую актрису! – не хотел верить Великий Режиссер.

– Я знаю, – с улыбкой отвечала ему Алена, смущенно поправляя складки своего бархатного платья. – Но ведь именно в этом и есть главный талант, не правда ли?

Естественно, спектакль она отыгрывала так, что все просто забывали про бывшую Великую Актрису (на самом деле весьма заносчивую особу), а когда она на следующий день являлась в театр, ее ждало бесславное увольнение.

Жаль только у каждой великой актрисы была дублерша из второго состава, а Великие Режиссеры никогда не закатывались (по крайней мере, при ней) в истериках. Да и бархатного платья, на котором она смогла бы скромно теребить складки, у нее тоже не было. Денег и так едва хватало на еду.

Естественно, предложение Алексея Петровича крайне заинтересовало Алену. Во-первых, оно казалось ей совершенно неопасным. Во-вторых, наконец-то сулило финансовую свободу. А с Витькой договориться… Наверное, надо было хотя бы попробовать.

Алена с радостью согласилась прослушать курс Алексея Петровича о том, какие вещи можно действительно отнести к антиквариату.

– Кстати, – подумала Алена, – а ведь это может и самого Витьку заинтересовать: дополнительный доход еще никому никогда не мешал.

Деловые переговоры, в силу занятости с детьми, решила все же отложить на завтра.

Сама же Евгения Николаевна была слишком далека от всего этого. Все чаще она пропадала в квартире будущего супруга, терпеливо дожидаясь того момента, когда можно будет переехать, наконец, в свою, а из этой сделать музей. Или музей сделать еще где-нибудь, а в этой жить. Кстати, мебель, как оказалась, была все же весьма удобной, да и кровать под балдахином очень даже ничего… Но детей сюда пускать и вправду не стоило. Лично ей уродливых китайских ваз, конечно, было ничуточки не жаль, но Алексей Петрович, если их разбить, очень сильно расстроится. К тому же, насколько она представляла, уродливые горшки стоили целого состояния (каждый горшок по состоянию, отдельно), а она, как женщина бережливая, разбрасываться деньгами не любила, тем более, целыми состояниями. Маленькие толстопузые уродцы на всякий случай были объявлены ее любимцами и тотчас же убраны в шкаф под стекло. В остальное время Евгения Николаевна занималась тем, что обустраивала свое музейно-антикварное гнездышко. Чистила многочисленное старинное столовое серебро из которого, собственно, уже лет сто никто не ел. Протирала поблескивающие хрусталики на огромной люстре с электрическими свечами в гостиной. Натирала уникальный паркет. Ненавидела всеми фибрами своей души бесценные персидские ковры, обладавшие воистину уникальным свойством собирать пыль. Внимательно слушала Алексея Петровича, когда тот в тысячный раз рассказывал ей об уникальности того или иного шедевра и даже купила и украдкой читала несколько книг о живописи, скульптуре, археологии и антиквариате, чтобы не чувствовать себя совсем уж дурой при разговоре с будущим мужем. Кроме того, по справедливому рассуждению Евгении Николаевны, ее неосведомленность, так умилявшая Алексея Петровича вначале, могла ему быстро надоесть и начать раздражать. А этого допускать Евгения Николаевна, уже подбиравшая для себя фасон подвенечного платья, совершенно не хотела.