Денис Драгунский - Плохой мальчик

– Да, кстати, – спросил он, уже взяв девочку под руку. – Сколько денег?

– Полсотни баксов.

– Вот так, строго полсотни? Хм. Ну, ладно. Хорошо. Но тогда платите вперед.

– Что вперед? – не поняла она.

– Как что? Полсотни баксов! – Сережа протянул ладонь.

– Мужчина, вы чего?

– Нет, это вы чего, тетя! – возмутился Сережа. – Вы же сами сказали, что девочки соскучились. Я согласился развлечь. За полцены! Я обычно сотню беру!

С тех пор Сережа полюбил такие шутки. Массаж эмоций.

Например, он заказывал девочку по телефону голосом пьяного подростка. Поэтому девочку приводили под охраной двух лбов. Они заглядывали за занавески, в ванную и под кровать – нет ли там случайно приятелей хозяина. Сережа орал, что ему весь кайф сломали, всё, всё, ничего не надо, подите вон.

Или, например, он выспрашивал девочку, сколько ей точно лет, и как звали маму, и где мама жила тогда, и вдруг растерянно щурился, пристально всматривался, и неожиданно робко гладил ее по голове. С тихим рыданием. Девочка шарахалась, закусывала губу, всё понимала и в слезах убегала из номера.

Один раз он снял девочку в кафе через дорогу от гостиницы. Индивидуалку. Она была не очень-то девочка – к тридцати, не меньше. «Ну, так даже лучше, – подумал Сережа. – Убедительнее».

Пришли в номер, выпили, спокойно, по очереди, сходили в душ, и завел он с ней разговор о своем отце. Что его папа, инженер-строитель, часто приезжал в этот город в… кстати, постой-постой-постой, ты какого года? И как звали твою маму, мне папа рассказывал про одну женщину…

И он, как всегда, растерянно сощурился и вгляделся в нее.

– Сестра, сестра, – сказала она. – Только не ваша. Вашей уважаемой супруги двоюродная кузина. Дайте немного денежек, чтоб я не проболталась.

Сережа открыл портфель, порылся там, положил на стол три синие бумажки.

– Хватит?

– Вполне.

– Ну, а теперь иди ко мне, – улыбнулся он. – Где мы были, мы не скажем…

– Еще чего! – сказала она.

Встала, скинула с себя широкое полотенце, в которое была закутана после душа, спокойно при нем оделась и вышла, подхватив деньги со стола.

Одна знакомая парикмахерша рассказывала.

«Я тогда молодая была и работала в одной ведомственной парикмахерской. В закрытой, в общем. У меня стригся один академик, военный химик, еще совсем нестарый, страшно засекреченный, не имею права фамилию сказать. Андрей Иванович звали, вот. И была у нас любовь. Приезжал ко мне, отпускал машину, а у меня был такой вроде салон с комнатой отдыха, для массажа и косметики, ну, мы закрывались, ну и… (смеется). Чего такого? Он нестарый еще мужчина, а я молодая и красивая. Замужем, замужем, ну и что, жена же не собственность мужа, слава богу. Муж мой шофер был, Коля. Он как раз возил этого академика, Андрея Ивановича. Вот так совпало. Жизнь – это вообще сплошное совпадение. Иногда ужасные совпадения бывают. Вот, например, ехали на машине Андрей Иванович и его помощник Зиновий Петрович, я его тоже стригла, кстати говоря, и мой Коля за рулем; мчались осенью по дождю и разбились. Коля насмерть, Зиновий Петрович насмерть, а Андрея Ивановича врачи буквально по кусочкам собрали. Год по больницам, а я, главное, не могла его навестить, ну кто я такая, я только плакала – мужа потеряла, любимого человека потеряла, спасибо, работу не потеряла (плачет).

Вот год прошел, другой начался, вдруг дверь открывается – господи, твоя воля! Андрей Иванович. Живой-здоровый. С палочкой. Шарфик шелковый на шее.

– Здравствуй, Нина, – говорит.

– Здравствуйте, – говорю как дура. – Стричься будем?

Бросились друг к другу, обнялись – и сразу в комнату отдыха. Я дверь закрыла, разделась одним махом и его раздевать стала. Раздеваю и вижу: боже ты мой, шея – один сплошной шрам, а грудь, а руки, а все тело – Коли, моего мужа, который погиб, и я как будто с ними двумя одновременно.

Я решила, что мне почудилось от переживаний, а Андрей Иванович говорит:

– Правда, Нина, правда. Успех советской медицины. Мою драгоценную секретную голову пришили к телу мужа твоего, Николая. Вот я живу и работаю. Только я на самом деле не работаю ни черта. Одна видимость. Потому что советская медицина не знает главного секрета. Что не мою голову спасать надо было, а Зиновия Петровича. Потому что он, мой скромный референт, кандидат наук, и был самой главной головой нашего НИИ и вообще всей нашей секретной отрасли…

Потом Андрей Иванович умер все равно».

Лет через пять я рассказал эту историю одному знакомому трансплантологу. Он долго хмыкал и кашлял, но в конце концов сказал: