Андрей Аствацатуров - Люди в голом

В конце концов, любая пачка сигарет смотрится весомее. Даже «Союз—Аполлон».

Мои грустные размышления неожиданно прервал телефонный звонок.

— Здравствуй, Андрей-гонорей! — раздался в трубке голос Мити Калугина. Митя учился на два курса старше и теперь работал переводчиком.

— Привет, — уныло сказал я.

— Чего это ты не весел, чего хуй повесил? — бодро продолжал Калугин. — Надо встретиться и побухать!

— Не могу.

— Почему не можешь? — удивился Калугин. — Триппер, что ли, лечишь? Подцепил где-то гонорняк с гармышем?

Выражение «гонорняк с гармышем» я услышал в своей жизни впервые, но, тем не менее, о его значении сразу же догадался.

— Нет, — говорю. — Откуда? У меня и девушки сейчас нет.

— Пидором что ли стал?!! — удивленно спросил Калугин.

— Нет, ну что ты…

— Ну, стал и стал, — продолжал Калугин примирительно. — Чего тут стесняться? Кто сказал, что это плохо? Я против них ничего не имею. Мне только не нравится в них одно то, что они пошли на компромисс с природой.

— Митя! — возмутился я. — Я вовсе не стал… гомосексуалистом. Просто мне не хватает настоящей и большой любви.

— От настоящей и большой любви, — с назидательным ехидством сказал Калугин, — бывают либо дети, либо сифак. Это, практически, одно и то же. Потому что в обоих случаях попадаешь на бабки. В твоем возрасте пора бы уже кое-чему научиться, а то всю жизнь будешь всякой херней страдать, как какой-нибудь скунс.

— Почему скунс? — удивился я.

— Сам будто не знаешь почему. Ты мне две недели назад обещал, что мы сядем переводить роман Джойса «Поминки по Финнегану». Да или нет? Я подготовился, достал словари. Слышишь! Словари достал, винища купил… И что? Твоя тупая морда так и не появилась в моей квартире. Ты джойсовед или пидор сортирный, в конце концов?!!

— Митя! — застонал я. — Может, чем-нибудь другим займемся? «Поминки по Финнегану» ведь очень сложный текст. Там двадцать шесть языков перемешано. Слова какие-то странные. Не слова, а гибриды…

— Если бы Джойс такое услышал, — торжественно сказал Митя, — ты от него сразу получил бы в грызло. Мы просто обязаны перевести этот роман. Представляешь, — тут в его голосе зазвучали романтические интонации, — переведем, и у нас будет все: слава, деньги, бабы…

— Бабы мне не нужны…

— Бабы всем нужны! — перебил меня Калугин. — Нет, я чувствую, ты все-таки стал гомосексуалистом. Не отнекивайся!

— Ну, хорошо, — сказал я. — Допустим, они нужны. Но прославиться можно как-нибудь иначе.

— Как, например?

— Ну, вот Илья Утехин написал статью о семиотике надписей на сигаретных пачках.

Калугин на секунду замолчал, а потом объявил мне:

— А ты напиши статью о семиотике застегивания ширинки с подзаголовком «Наш ответ Илье Утехину». Всем понравится. А потом за перевод сядем.

— Митя! Мне некогда! У меня диплом по Элиоту!

— Неприятное ты существо, жирмуноид, — резюмировал наш разговор Калугин. — Неприятное и фекальное.

Послышались короткие гудки.

Я положил трубку и снова задумался.

Может, и впрямь бросить Элиота и обратиться к чему-то более жизненному. Или необычному. К тому, что находится рядом и о чем не говорят.

Подумать, например, о ковырянии в носу. Марсель Мосс сочинил в свое время эссе о плевке. А о ковырянии в носу никто написать так и не сподобился.

Или вот Фуко, например. Написал же он историю психов. И что? Стал знаменит. Калугин показал мне однажды книгу, написанную каким-то французом, последователем Фуко. Книга называлась «История экскрементов». Мне очень понравились сама идея книги и ее название. Оказывается, даже у говна есть своя история.

Так почему бы не подумать о чем-нибудь таком же. Например о туалетах.

Туалеты ничем не хуже экскрементов. Даже лучше. Прежде всего у каждого из них имеется своя политическая платформа. А экскременты, кстати, совершенно деполитизированы. Ленин, правда, называл интеллигенцию «жидким говном», но это, скорее, метафора.

Значит, так…

Бывают туалеты-патриоты, туалеты-либералы, туалеты-леворадикалы, и реже — туалеты-олигархи.

ТУАЛЕТ-ПАТРИОТ метафизически наполнен какой-то внутренней евразийской теплотой. Он всегда загажен, и потому посетителю совершенно не обязательно пробираться к заветному очку. Свои дела он может делать где угодно. Достаточно лишь переступить заветный порог и прикрыть за собой дверь. Так реализуется тот принцип свободы, о котором нам постоянно твердят теоретики православия. Один такой туалет-патриот раньше располагался на втором этаже исторического факультета СПбГУ, когда там деканом был некий Фроянов, сторонник русской идеи и отважный борец с происками мирового сионизма. Этот туалет нравился очень многим — в нем ощущалось что-то исконно русское. Между входом и кабинками растеклась большая лужа. Огромная и глубокая. Чтобы ее преодолеть, потребовалось бы небольшое каноэ. Увы, прекрасное и великое недолговечно. Фроянова сняли, а его туалет закрыли.