Николай Фробениус - Другие места

Может ли убийство заменить ненависть преданностью?

Может ли малое стать большим?

Почему это так занимало отца?

Почему этот фильм прокручивается в моих мыслях даже во сне?

Я проснулся оттого, что внизу звонил телефон. В звонке звучало скрытое предостережение, и, еще не совсем проснувшись, я сразу подумал, что с мамой что-то случилось. Однако вместо того, чтобы встать, спуститься вниз и снять трубку, я лежал неподвижно и прислушивался к звонкам телефона. После работы в подвале руки меня не слушались. Снова начала дергаться та мышца в плече, я видел, как она сокращается под кожей.

Звонки прекратились.

Я представил себе мамино лицо на больничной койке.

Вялое. Мертвое. Без кровинки. Приоткрытый рот, в углу рта виден кончик языка. На нем был пузырек. Овальный. Я смотрел в потолок и думал о ее языке. Он был в маленьких неровностях, точках. И разного цвета. Самый кончик был светло-розовый, но дальше, за пузырьком, кожа языка была молочно-белая и нежная.

Я встал и спустился вниз, не одеваясь. Ступени были холодные. Я набрал номер больницы. Стоял и слушал далекое гудение на другом конце провода. Может, это гудит какой-нибудь аппарат, подумал я, респиратор?

Голос на другом конце провода назвал свое имя.

Я кашлянул и назвал фамилию мамы. Сказал, что я ее сын. Я только хотел… хотел узнать, как она себя чувствует.

В трубке замолчали. Снова послышалось гудение.

– Сейчас, – сказала сестра. – Одну минутку.

Сердце билось у меня в горле, голова кружилась, я думал, что будет со мной, если мне сейчас сообщат страшную новость. Упаду ли я со стула и, лежа на полу с закрытыми глазами, буду слушать доносящийся из трубки голос: алло… алло? Или проявлю сдержанность? Буду спокойным. Грустным, но сдержанным. Бледным, но владеющим собой.

Неожиданно трубка ожила:

– Ей лучше. Гораздо лучше. Я только что говорила с врачом. Он сказал, что она может вернуться домой. Еще до обеда.

Я молчал.

– Алло, вы слушаете?

– Да-да.

– Ей лучше и…

– Я понял. Большое спасибо.

Я взял такси и поехал в больницу. Мама уже ждала меня в коридоре, ей хотелось вернуться домой как можно скорее.

Мы долго стояли обнявшись в этом больничном коридоре, по которому сновали люди, она прижимала мое лицо к своему воротнику. От ее непричесанных волос пахло больницей и лекарствами.

– Я сегодня проснулся рано… – пробормотал я.

Она все еще прижимала мою голову к своему воротнику.

– И что?

– Лежал и думал… я испугался, что ты умерла.

Она отпустила меня и засмеялась.

– Тебе это приснилось?

– Нет.

– Тебе всегда снились страшные сны. Не обращай на них внимания. Сколько раз я тебе это говорила. С самого детства. Не обращай на них внимания.

– Когда позвонили из больницы, я решил, что случилось что-то ужасное.

– Что такого ужасного могло случиться? Все прошло прекрасно, Кристофер. Теперь я здорова. Совершенно здорова.

Она взяла меня под руку, и мы пошли к выходу. Я вдруг обессилел, мне захотелось тут же лечь на пол и закрыть глаза, словно я лишился чувств.

По дороге домой мы заехали в магазин возле стадиона Уллевол. Я купил лотарингскую запеканку, которую она всегда любила. Салат. Хорошее растительное масло и уксус. Грубую соль. Парижский батон.

Мы ели вместе. Мама молчала.

Мне не хотелось расспрашивать ее о болезни. Обычно она сама рассказывала о своих страданиях, но теряла терпение и раздражалась, если о них заговаривал кто-то другой. Я не хотел ничего говорить, мы молчали.

Неожиданно она отложила нож и вилку. Я продолжал есть, хотя и заметил, что она пристально смотрит на меня.

– Я тут кое-что вспомнила, – сказала она. – Понимаешь… после того, как он исчез… когда все это случилось…

– Не будем сейчас говорить об этом, – сказал я.

– Будет лучше, если я все-таки скажу. Я лежала, думала обо всем случившемся и пришла к выводу, что это неправильно. Мне следовало рассказать тебе все, что я знала уже тогда. В голове у меня был сумбур. Пока я лежала и ждала результата анализов, я поняла, что это была моя ошибка. Я знаю, что должна сказать это, прежде чем все опять запутается.

– О'кей.

– Полиция обнаружила, что у него была вторая семья. И сообщила мне. Месяца через два-три после того, как он исчез.

Я кивнул, не сводя с нее глаз, но выдержать ее взгляд было непросто. Она смотрела на меня с усталым выражением лица, преувеличенно грустным. Мне не хотелось показывать ей, что мне это неприятно. Я пошел и достал из холодильника бутылку минеральной воды, открыл, налил два стакана.