Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

– Богдановка?

– Откуда я знаю, там не написано.

– Это Богдановка, – догадалась Мальвина. – Там всего четыре семьи оставалось. На центральную усадьбу переселились.

«Газик» развернулся. Сумрак на земле уже загустел, дорога едва просматривалась. Иван включил фары. Желтое пятно света легло впереди, высветило зелень травы и большие репейные кусты по сторонам дороги.

Вдруг Иван что-то почувствовал, резко затормозил. Открыл дверцу, свесившись, посмотрел назад.

– Тьфу, мать твою!

– Что случилось? – встревожилась его тревогой Мальвина.

– Еще и это! Как назло! Прокол, вот что. Понакидали тут проволоки, железок!

Он выскочил из машины, в сердцах пнул что-то ногой. Мальвина тоже сошла на землю.

Заднее левое колесо осело, промяв спустившуюся покрышку.

– Надо же! И запаска у меня едва держит, латаная. Десять километров проедешь – и спустит. Вот черт! Нет, это мне за дело, – сказал он с чувством. – Чтоб лопухом не был. Федькин участок, ему и ехать. Он, паразит, отвертелся, а я – как же, сознательный, прыть свою надо показать!..

Он стащил с себя куртку, бросил на сиденье, вынул из машины домкрат, коробку, стоявшую под ногами Мальвины. В ней, правда, оказались гаечные ключи разных размеров, отвертки, молоток, пассатижи. Включил переносную лампу на длинном шнуре, сунул Мальвине:

– Свети!

Быстро и ловко подняв домкратом машину, он стал отвинчивать на колесе крепежные гайки.

Держа в руках лампу, Мальвина присела рядом с Иваном на корточки.

Плечи у него были широкие, бугры мускулов выпукло ходили под тельняшкой. Руки двигались мастеровито, уверенно.

– А коленочки-то – первый сорт! – сказал он, скосив на Мальвину глаза, и даже аппетитно прицокнул языком.

Мальвина поспешно отодвинулась назад, направила лампу так, чтобы свет не падал на ее оголенные колени.

– Так поделись, куда же ты шла – на танцульки, на свиданье?

Досада и злость в Иване уже пригасли; видать, он не умел долго держать в себе плохое настроение.

– Смотрю – идет девочка, вся как с картинки, чистенькая, наглаженная, туфельки…

– Так вам не дорога была нужна, а только знакомство завести! – сказала Мальвина с нарочитым укором, как бы разоблачая Ивана.

– Сказать откровенно?

– Откровенно.

– Совсем откровенно?

– Совсем.

– Нет, мне нужна была только дорога. А девчонок у нас в городе – сколько угодно. Тоже – чистенькие, наглаженные, в лаковых туфельках…

Он сказал серьезно, без улыбки, и в конце взглянул на Мальвину тоже серьезным, холодным даже взглядом, – как бы и взглядом подтверждая искренность своих слов Но она разгадала: он опять играет, шутит. И смотрит, какое впечатление произвели его нарочно жестокие слова. Тем не менее ответ его скребнул Мальвину по сердцу.

– Дай-ка мне шведский ключ, – кивнул он на раскрытую железную коробку.

Она вынула ключ, подала.

– Гляди-ка! – удивился он. – Знаешь! Откуда ты знаешь, что это шведский ключ?

– У меня папа шофер.

– А ты-то сама чего делаешь? Доярка, свинарка, птичница?

– Педучилище окончила.

– Значит, учительница?

Мальвина кивнула. Что-то не позволило ей сказать что она не учительница, а только воспитательница в детском саду. «Няня» – так называют ее деревенские женщины, не вникая, кто воспитывает, а кто нянчит.

– Дважды два – четыре? – засмеялся Иван. – И как – ученики тебя слушаются?

Мальвина вспомнила своих четырехлеток, их глазенки, широко открытые на нее, когда она что-нибудь рассказывает им на прогулках – про травы или цветы, про птиц, про колхозные машины.

– Еще как! – ответила она. – Вы бы только по смотрели!

– Слушай, – сказал Иван, – а что ты всё «вы», «вы»? Что я – дядя с усами? Давай-ка на «ты», так лучше.

– Хорошо, – сказала Мальвина, чувствуя, как у нее отчего-то перехватывает сердце.

– Посвети-ка сюда… А теперь – сюда…

Иван поставил на место поврежденного колеса запасное, стал быстро навинчивать гайки, туго затягивая каждую ключом. На лбу его выступил пот, заблестел капельками.

– Все! – сказал он, бросая ключ, выпрямляясь. – Спасибо, помогла. Дай я тебя за это поцелую!

– Что вы! – успела сказать Мальвина.

Протянув руки, не касаясь ее платья испачканными ладонями, он обхватил ее локтями, притянул к себе. Она толкнулась в его жарко дышавшую грудь и в каком-то секундном, парализовавшем ее безмолвии даже не сделала движения отклониться, упереться хотя бы своими руками. Он нашел ее полураскрытые, влажные губы и мягко и крепко, продолжительно поцеловал. Она ощутила влагу его рта, поцелуй ее одурманил, и когда он отпустил ее, она несколько мгновений простояла, как оглушенная, приходя в себя. Потом сказала: