Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

Шумно, с разговорами, проигрывая на ходу ноты из своих партий, с горки на луг спускаются оркестранты авторемзавода. Одновременно с ними, но с другой стороны, прибывает оркестр «Райсельхозтехники». Эти парни у своего начальства совсем баловни, пешком не ходят, их привозит автобус. Перегоняя друг друга, ссыпаются с горки мальчишки-старшеклассники средней школы. Приходят солидные пожарники, все немолодые; часть из них уже давно на пенсии, но не покинули оркестра, продолжают в нем играть. Пожарников немного, девять человек. Инструменты в их руках отливают красноватой медью. Это очень старые инструменты – когда-то знаменитой в России фирмы «Циммерман». Они чудом сохранились от дореволюционных еще времен, когда в городском саду Ольшанска в летние воскресные вечера устраивались народные гуляния, и в фанерной раковине играл медлительные вальсы единственный тогда в Ольшанске оркестр пожарной команды – совсем другие, конечно, люди, но именно вот эти, теперь уже помятые, потускневшие, но все еще живые трубы, валторны и басы.

Последними, опаздывая и задерживая уже собравшихся, являются оркестранты расположенного за станцией, по другую сторону железной дороги, завода, вырабатывающего джем, повидло, сушеные овощи и компоты. «Сухофрукты» – так шутливо и для краткости зовется эта пестрая толпа – представляют самый большой оркестр, их тридцать человек.

Павел Сергеевич, в старой своей армейской фуражке, зеленом форменном плаще, смотрит на то, как они говорливо подходят, здороваются со знакомыми, улыбаются, смеются, – с недобрым чувством. Он уже заранее ощущает ту муку, которую заставят его испытать «Сухофрукты». Этот оркестр, хотя и самый большой, самый громкий, – самый нестройный, неумелый. Половина в нем даже нетвердо читает ноты, играет по памяти и по слуху, а барабанщик Федулов – товарищи зовут его Федул, – длинный, как жердь, рукастый детина с выпирающими изо рта крупными кривыми зубами, вообще кошмарен, у него природная непреодолимая медлительность при игре, он все время запаздывает, отстает со своим барабаном, сбивая всему оркестру ритм. В интересах дела его следовало бы прогнать, но Федулов так горд, что он в оркестре, так ему предан, он просто заплачет, как дитя, если сказать, чтобы он уходил.

Встав на бугорок, Павел Сергеевич выстраивает перед собой музыкантов. Большинство ему знакомо, с ними он репетировал и играл год и два назад, но немало и новых, молодых парней, только-только влившихся в оркестры. Как-то они себя покажут? Ничего легкого Павел Сергеевич не ждет. Вглядываясь в движущиеся перед ним лица, он уже наперед собирает в себе терпение и выдержку, готовит себя к долгому, упорному труду.

– Что, забыли уже, как становиться? – спрашивает Павел Сергеевич чуть ворчливо, возвышаясь над толпой оркестрантов, которые никак не могут разобраться по рядам. – Впереди – корнеты, за ними валторны, трубы… Альты, теноры, баритоны… В середину – ударные. Федулов, туда, туда, в тот ряд… Всё «дерево» сзади – флейты, кларнеты… Басы, вы куда? Запутались? Все басы на правый фланг, в затылок. Ну, разобрались? Тесниться не надо, пошире! Ударники, раздвиньтесь, вы же мешать будете друг другу… Каждый должен чувствовать себя свободно… Ну, марш вы знаете, играли. Я передавал, чтоб каждый заново выучил свою партию. Как, подготовились? Вот тот край не слышу… Хорошо, сейчас посмотрим, кто как поработал…

Павел Сергеевич вытягивает по-стариковски жилистые, оплетенные венами руки; ладони его обращены к оркестрантам. Дирижерской палочкой он никогда не пользовался и не пользуется, кисти рук, пальцы выразительней, ими можно ясней и больше сказать. Почти триста человек выстроены перед ним четырехугольником. Последние шевеления, прилаживания, шелест нотных страниц, которые держат музыканты, – и вот всё замолкает, замирает в неподвижности.

Кистями рук, глазами, головой Павел Сергеевич делает короткое движение, плавное и вместе с тем быстрое, полное внутренней силы и энергии. Резко звучат трубы, вступают альты и баритоны, подголосками вплетаются кларнеты и флейты.

– Форте! – взбрасывает Павел Сергеевич над собой руки.

Оглушительно взрывается вся звонкая медь оркестра.

Но Павел Сергеевич тут же взмахом руки останавливает музыкантов, прерывает ринувшуюся в разбег мелодию.

– Стоп, стоп! Не надо орать. Вы же просто орете. А нужно качество, четкость. Сначала!

Опять трубы, альты, баритоны, опять стремительный взлет его рук: форте! – движение всего корпуса вслед за руками, означающее, какую силу, звучность мгновенно должен приобрести оркестр. И опять останавливающий, перечеркивающий воздух и гром только что раскатившейся меди жест.