Двери с трудом расползлись на остановке. Посветлело. Олег увидел родинку у женщины на щеке, ближе к носу. Крупную родинку, которая придавала лицу смешливое выражение. Женщина глядела мимо, занятая своими мыслями. Он старался быстрей сообразить, что скажет, если она тоже признает его. Ему было восемь, а стало, как-никак, сорок. Стало быть, ей...
Она получала на большой перемене от завхоза буxанку хлеба на класс, резала ломтями, а ломти делила на четвертушки. Медленно шла она по проходам и на каждую парту клала три кусочка. Затем еще раз проходила по классу и каждому насыпала чайную ложку крупного желтого сахарного песку из полотняного мешочка. Голодные дети жадно следили глазами за ее длинной узкой рукой. Ложечка быстро опускалась в мешок, осторожно вытаскивалась и снова пряталась.
Есть начинали все вместе, когда пустой мешочек ложился на учительский стол. Сначала Олег не торопясь объедал черные блестящие края. Обсасывая горелую корку, он постепенно подбирался поближе к сахару. Теперь можно было погрузить в песок язык и втягивать нектар, подобно пчеле, по крупице, укрепляя в перерывах волю, чтобы хватало надольше.
Учительнице тоже полагался хлеб и чайная ложка сахару. В первый день учебного года по неопытности все слишком быстро съели и уставились на нее. Она вытерла платком пальцы, села за стол и положила перед собой свою порцию хлеба. Поднесла было кусочек ко рту, но подняла голову и оглядела класс:
- Кто желает добавки?
Руки взметнули все.
- А ты, Патрикеева?- спросила учительница.
Олег оглянулся. Патрикеева сидела позади него - остроскулая удмуртка с широко посаженными глазами. Мать у нее умерла, а про отца она ничего не знала. До школы жила в деревне с бабкой и по-русски понимала плохо.
- Патрикеева,- медленно повторила учительница, отделяя слово от слова.- Ты - почему - не - хочешь - добавки?
- Х(чу!
Патрикеева тоже выставила руку.
- Ну вот. У нас остается ничей кусок. Будете его получать по очереди.
- А тэбе?- спросила Патрикеева.
Она говорила учительнице "ты".
- Я сыта, ребятки, не хочу...
И тут же отнесла хлеб первому счастливчику, на которого весь класс смотрел с завистью.
Теперь каждый день на большой перемене класс хором кричал, чья очередь, и, глотая слюни, следил за очередником, который обсасывал вторую порцию.
А возможно, они любили ее не за это.
Олег напряг память и с трудом вспомнил ее имя, хотя имена обычно не держатся в его голове. Она велела, чтобы звали ее Даша Викторовна, говорила, что паспортное имя у нее трудно выговаривается и ей самой не нравится.
В тот год Олег настроился идти в другую школу в другом городе, куда его записали весной родители, а попал в эту, потому что между двумя школами пролегла эвакуация. Школой на Урале оказалась одноэтажная бревенчатая изба под черной дранкой, а в настоящей школе разместили госпиталь. "Немец Олег" - округлым, как звенья цепочки, почерком Даша Викторовна вписала данного мальчика в журнал.
Двор школы, от забора до забора, был голый, основательно утоптанный. Травка опасливо вылезала по краям из-под досок забора, между которых зияли щели. Дорогу в школу сокращали, бегая через огороды, подкармливаясь по пути чужой морковкой. Классы маленькие: учительский столик, притиснутый боком к перекошенной, потрескавшейся доске, и разнокалиберные двухместные парты, на которых, скукожившись, сидели по трое. Сумка у среднего лежала на полу. Олег упирался в нее ногами. Чтобы среднему выйти к доске, крайнему следовало встать. Вскакивали все охотно: тело затекало, и хотелось двигаться.
Даша Викторовна выглядела так, будто война ее не коснулась. Словно жила она до или после. Ходила в обтягивающем фигурку светло-синем костюмчике и белой блузке с кружавчиками, как нынче ходят стюардессы. Лицо у нее было скуластое, и глаза немного раскосые. Темные густые волосы, идеально зачесанные назад, скручены в тугой узел, такой тугой, что Олегу казалось, ей всегда больно.
Написав на доске мелом, она тщательно вытирала свои длинные пальцы белоснежным платочком с кружевами и складывала его по прежним складкам. Она была удивительно красивая в профиль, когда глядела в окно, где за стеклом в узорах занималась красноватая заря. Почерк ее в ученических тетрадях был такой же красивый, как она сама.
Всему миру было некогда, а она относилась к детям с лаской. Кровь стыла от прочитанного в газетах, не говоря уж об услышанном, а она читала им сказки и завязывала ушанки под подбородками. У всех лица печальны - она на уроках улыбалась. А может, просто родинка у носа делала ее веселой?
Читать дальше