Михаил МАКАРОВ - Иудейские древности

Впрочем, жившие в квартире инженеры, врачи, художники и музыканты, по утверждению Иды, тоже все как один пошли в старого Залмана. Даже глухонемой Наум, игравший в театре для слабослышащих, оказался целиком и полностью вылитый Залман. Самого Залмана никто не помнил, он давно превратился в легенду и служил наглядным примером на все случаи жизни, как Талмуд. Дух Залмана незримо витал по закопченной квартире, имя его осеняло все известные старой Иде пороки и добродетели.

– Так говорил Залман! – любила повторять Ида, и перед этим аргументом не мог устоять ни один еврей.

Возражать Иде опасались, она была старшей, она была главной, но кроме того, и это самое важное, Ида хранила тайну золота, тайну клада, закопанного в известном ей одной месте, великую тайну, которую она обещала открыть только перед смертью.

Вообще-то истинным владельцем клада был ныне покойный Шая, младший брат Залмана, единственный мужчина в семье, умевший делать деньги. Как это ни странно, делового Шаю в семье недолюбливали, считали паршивой овцой, мошенником и презрительно называли турком. Прозвище это сохранилось за ним с той поры, когда накануне призыва в армию хитроумный Шая, не пожелавший идти воевать за царя, державшего евреев в черте оседлости, изобрел остроумный способ, как избежать военной службы. Шая собрал кое-какие деньги, поехал в лихой город Одессу, отправился к турецкому консулу и спустя час вышел из конторы турецким подданным.

Правоверные иудеи не простили Шае отступничества, да и с турками у него вышла промашка. Началась Великая Война, Турция выступила против стран Антанты, и младотурок Шая, чтобы ненароком не угодить в янычары, сделался персиянином. Впоследствии беспокойный Шая, меняя подданства, как носки, успел побывать турком, индусом, австралийцем, но арестован был, разумеется, как еврей и, не дождавшись революционного трибунала, умер в Бутырской тюрьме от неизвестной причины.

– Шая умер от революции, – сказала Ида, слова ее звучали как диагноз.

С тех пор евреи Марьиной Рощи боялись революции пуще чумы и холеры вместе взятых.

А ведь, казалось бы, именно Шая, как представитель угнетенного меньшинства, должен был с восторгом приветствовать Октябрьский переворот и шагать в первых рядах восставших. Но еще задолго до октября семнадцатого к нему в руки попала брошюра с криво отпечатанным “Манифестом коммунистической партии”. Внимательно изучив бухгалтерские пророчества Карла Маркса, дальновидный Шая уже на следующий день обратил свою наличность в золото и камни, срочно выехал в ближнее Подмосковье и в потаенном месте закопал сундук с золотом и драгоценностями. В тайну клада бездетный Шая посвятил старшего брата Залмана, тот, в свою очередь, жену Иду, которая и стала законной наследницей сокровищ, бережно сокрытых в этой нечерноземной Голконде. Так, во всяком случае, гласило семейное предание, а также роман Александра Дюма-отца “Граф Монте-Кристо”.

Как бы там ни было, но два обыска и три бандитских налета на дом в Марьиной Роще не дали особых результатов: кроме пары пустяков, взять у евреев было нечего. Богатый Шая на поверку оказался нищ, как худая мышь из сгоревшей синагоги.

Тут одно из двух: либо история с кладом – сущий анекдот, и настоящих денег у Шаи никогда не было, либо многомудрый Шая действительно закопал сундук с золотом в надежном месте, то есть чуть глубже Моисеевых скрижалей, о которых все евреи хорошо помнят, только забыли, где их искать.

Издавна в языке идиш соседствуют два слова, означающих счастье, – мазл и глик. Глик – это счастье огромное, вселенское, счастье Третьего Храма и пришествия Машиаха, счастье праведника Мира в блаженном Царствии Авраама. Мазл – это счастье маленькое, но приятное до слез, уютное и домашнее, счастье пускай и редкое, но кое-как достижимое.

И евреи из дома в Марьиной Роще, не смея мечтать о глике, твердо надеялись получить хотя бы кусочек мазла. Не то чтобы они так уж верили в зарытые в земле сокровища, скорее наоборот, но томило их какое-то смутное ожидание перемен, обретения не денег, а некоего чуда, благодаря которому все кончится хорошо, ибо хороший конец наступает лишь в том случае, если раньше все было плохо.

Но, пока старая Ида, дай бог ей здоровья, по одной лишь ей ведомой причине хранила гробовое молчание, следовало запастись терпением и ждать, а как долго – на то воля Создателя.

А между тем шли годы, менялись правители, законы и конституции, жить становилось все скучнее, по вечерам город погружался во тьму от нехватки электричества, и знающие люди говорили, что в Марьину Рощу ходит последний в Москве трамвай, а скоро не будет и его. Разговоры эти нагоняли тоску, и теперь каждое утро, даже зимой, старая Ида открывала окно нараспашку, прислушивалась к неявному гулу, доносившемуся с трамвайной остановки, и мерещилось ей, что выложенные по брусчатке стальные рельсы уходят от дома все дальше и дальше.