Алексей Олин - Иисус говорит - peace!

– Семейные.

– Насколько автобиографичные ваши произведения?

– Я автобиографий не пишу.

– А ради чего вы пишете?

– Ради денег, – сказал парень и, круто развернувшись, пошел к барной стойке.

Я наполнил стопку. Парень протянул руку.

…Стопку утащила прямо из-под носа чья-то другая рука.

– Блядство, – пробормотал парень.

Я повернул голову. Водку уносил в неизвестном направлении какой-то известный режиссер. Не помню фамилии. Он носил сразу двое очков: на глазах и на лбу. Наверное, у него очень плохо со зрением.

Я наполнил другую. Парень того заслуживал.

Улучив момент (когда алкоголь и закуски почти иссякли и народ стал расходиться), я выбрался подышать декабрьским воздухом на крыльцо театра. Напарник справлялся.

– Привет, – обратился ко мне стройный мальчик с растрепанной челкой и в узких штанишках. – Дай закурить!

– Не курю.

– Жаль… меня Саша зовут.

– Ты гей, что ли? – довольно грубо спросил я.

– А что, – испугался мальчик, – так заметно?

– Заметно.

Рядом группа изрядно датых прогрессивных авторов утешала плачущую девушку-писательницу, которой, видимо, не слишком повезло в конкурсе. Выведывали номер телефона, поили вином и норовили успокоительно погладить ниже спины.

Девушка явно была не в себе. Всхлипывала:

– Да я… да они там все…

– Как считаешь, вот это ей сейчас нужно? – спросил у меня Саша.

Я покачал головой.

– И я того же мнения, – сказал он и, бесцеремонно растолкав прогрессивную группу, заголосил: – Дорогая-милая, мы с тобой щас идем в туалет, да? – Девушка не возражала. – Расступитесь, молодые люди, нечего глазеть! – заключил Саша и поволок ее в традиционное женское укрытие.

Маневр удался. Я подумал, что Саша – хороший человек и ничего что гей.

Главное, что не пидарас…

А на следующий день я получил расчет и решил поехать домой, навестить родителей. Москва меня уже порядком заколебала.

У входа в метро отирались Шарики в ожидании куска “особой краковской”. Бродили страшные бомжи. Висели красочные оптимистичные плакаты.

До поезда оставалось девять часов. Я почесал в затылке, вздохнул и поехал смотреть памятник Пушкину. А кого тут еще смотреть?

Памятник охраняли пузатые милиционеры. Они курсировали от Александра Сергеевича до биотуалета и обратно. Пушкин был зеленого цвета, и на голове его сидел голубь. Птица гордо надулась, взлетев на такую высоту.

Наглядевшись на великого поэта, зашел в кофе-хауз. Заказал чашечку кофе. Так и сидел с этой чашечкой до вечера. Заняв диванчик в углу, раскрыл ноутбук и стал раскладывать “косынку”. Затем почитал с экрана Маркеса: “ Полковнику никто не пишет ”. Признанный шедевр не вдохновил. Я решил, что перечитаю его лет через тридцать…

Я что-то совсем не понимал ни литераторов, ни высокую литературу.

В начале десятого прибыл на Ленинградский вокзал. Там было холодно.

В зале ожидания по соседству оказалась компания из трех пожилых рыбаков в пыжиковых шапках. Я так и не въехал: с рыбалки они едут или на рыбалку?!

Раскрыл журнал “Смена”, но содержание статьи не отпечатывалось в мозгу.

Первый дышал с характерными хрипами. Точно – астматик. Он то и дело открывал свой рыбацкий ящик, доставал термос с розочкой на боку и, налив что-то горячее в колпачок (держал его только большим и указательным пальцами), прихлебывал маленькими аккуратными глоточками. Его удочки – с самодельными пробковыми рукоятками.

Второй, в камуфляжном ватнике, толстый и краснощекий, без конца балагурил.

Крышка его ящика была обита коричневым дерматином, под которым угадывалась поролоновая прослойка. Пухлые пальцы ковыряли пластмассовую ручку пешни: капли воды срывались с острия на пол, образуя лужицу.

Третий рыбак, худой и морщинистый, с крайне озабоченным видом рассматривал носы своих прорезиненных сапог.

– Ты их кремом помажь, – советовал балагур.

– Мазал уже… все равно трескаются, падлы!

– И тяжелые небось?

– Тяжелые… и стоят нормально…

– Я если б чуни такие обул, ваще, – хрипло рассмеялся первый, обладатель невразумительной обуви (как с плакатов по ОБЖ, посвященных химзащите), – то и с места бы не сдвинулся…

– Епты! Валенки с галошами – хорошо! – сказал балагур.

– Это если, ваще, ручной валки, – ответил первый.

– Трескаются… падлы! – повторял третий. – Трескаются…

– Так вот оно и есть, ваще! – посочувствовал первый и снова потянулся к термосу. – Бывает, что компонента не хватает какого-нибудь, вот и трескаются!… Химия, ваще!