Катя Ланге-Мюллер - Животная любовь

Все это и еще более страшные картины — причем я уже знала, что это примерно означает, — проносились у меня в голове, пока я шла по коридору, спускалась по лестнице, пересекала школьный двор. Я прошла через арку ворот, повернула направо и пристроилась к хвосту очереди: люди ждали конца перерыва в булочной.

За полцены я купила три «американки» [3] Выпечка в форме башенки из сдобного теста с глазурью. вчерашней выпечки, две съела по дороге, а третью доедала, сидя на скамейке в парке под каштаном и пытаясь всё забыть.

В последующие месяцы я практически не вспоминала о Бизальцки и о его странном предложении, и только амазонская анаконда то и дело бередила мои чувства — нет, скорее наоборот: мои чувства, они одни, напоминали мне о ней. И тогда, утром ли, когда я только что встала, или если я просто так где-нибудь сидела и скучала, у меня появлялось ощущение, будто змея, подобрав свой впалый живот, снова стоит на моих шейных позвонках, сворачиваясь в широкий обруч, а я помогаю ей удерживать равновесие, едва заметно покачиваясь — туда-сюда, туда-сюда… Я знала: стоит мне схватить себя за затылок, и эти галлюцинации прекратятся. Но я не протягивала руки к затылку, пока мне не становилось совсем больно или пока бабушка не хватала меня за плечо, тряся и приговаривая: «Ну ты же все-таки не цирковой тюлень!»

Однажды в начале мая следующего года, а мне между тем уже исполнилось четырнадцать, секретарша нашего директора вызвала меня с урока немецкого. Я не имела ни малейшего понятия, зачем меня вызвали; за все то время, пока я поднималась наверх, в апартаменты директора, мне так ничего в голову и не пришло. Не говоря ни слова, но с властным видом секретарша бежала впереди меня, и я уже начала задавать себе вопрос: не собирается ли директор устроить мне персональный допрос, и если да, то по какой причине, но я не могла припомнить ни одного своего проступка, который был бы настолько серьезен, чтобы оправдать эти чрезвычайные меры. Секретарша протащила меня через распахнутую дверь к массивному письменному столу и поставила прямо перед ним. Что находилось на столе, мне было не видно, все заслоняло какое-то растение с мелкими листочками, побеги которого, видимо, уже в течение многих лет беспрепятственно оплетали переднюю часть письменного стола и его правую ножку.

Директор появился в кабинете бесшумно, возможно у него были мягкие тапочки. Я заметила его только тогда, когда он, не произнося ни слова и не глядя на меня, проскользнул мимо меня и уселся за свой стол.

Наверное, руководитель нашей школы только что побывал в туалете, в том самом, где двери запираются на ключ и куда имеют право ходить только преподаватели, а может быть — в своем личном директорском туалете, и, как и у нас в туалете, ему нечем было там вытереть руки, потому что, перед тем как сесть за стол, он несколько раз обтер ладони о свой расстегнутый синий пиджак.

Но вот наконец директор посмотрел на меня, неприязненно, мельком, словно я какая-нибудь щетка для натирки полов, которую наша уборщица, становясь в старости все более забывчивой, опять забыла убрать. Я знала, что теперь настала моя очередь.

«Добрый день, господин директор», — промолвила я и снова замолчала. Ученик обязан поздороваться первым, но за этими словами не должно следовать никакого текста, открыть рот он имеет право еще только один раз — когда прощается.

«Фамилия», — приказным тоном произнес директор. Я сказала, как меня зовут и из какого я класса. Правой рукой директор выдвинул ящик письменного стола, порылся в нем и швырнул на полированный стол красного дерева какой-то светло-коричневый, весь исписанный, франкированный, проштемпелеванный со всех сторон и уже вскрытый конверт. «У вас дома что, нет почтового ящика?!» — заорал директор. «Есть», — ответила я. «Тогда будь добра, сообщай своим поклонникам ваш адрес. Ты вообще представляешь, что будет, если все мои ученики будут получать свою почту через меня, или ты считаешь, что я ваш почтовый голубь?»

Директор замолчал и через стол пододвинул ко мне конверт. Я предпочла оставить пока конверт на столе и не трогать его, и у меня хватило осмотрительности, чтобы не отвечать на последний вопрос директора, который, весьма вероятно, был риторическим. Я вообще опустила глаза и перестала на него смотреть.

«Ну давай, бери письмо, наконец, и марш обратно на урок!» — приказал директор.

Я взяла в руки конверт, который и вправду был разрезан сбоку каким-то довольно тупым ножом или чем-то подобным, сунула его, словно грязный носовой платок, за пояс джинсов и, пробормотав положенное «До свидания, господин директор», повернулась к двери, которая по-прежнему была распахнута настежь.