Майкл Чабон - Вундеркинды

— «Just My Imagination», — сказала она, даже не взглянув на замусоленный список. — Затем «When a Man Loves a Woman» и «Get It While You Саn».

— O-o, нет, — застонал я, — это мне не по силам.

— Тихо, — шикнула на меня Ханна и, приподнявшись на цыпочки, обвила мою шею руками, — сегодня возражения не принимаются.

— Но завтра я пожалею об этом.

— Отлично, — заявила Ханна, — завтра суббота. У каждого человека должно быть какое-то занятие, которому он посвящает свободное время.

Еще несколько пар вышло на площадку, чтобы присоединиться к нашему танцу. Я никогда не мог понять, в чем, собственно, заключается искусство медленного танца, поэтому еще со школы убедил себя, что моя основная задача состоит в том, чтобы как можно крепче прижимать к себе партнершу, время от времени испускать томные стоны и переминаться с ноги на ногу, как человек, который давно и безнадежно ждет автобуса. Я чувствовал, как постепенно остывают лежащие на моих плечах потные руки Ханны, и вдыхал исходящий от ее волос легкий запах яблок. Примерно на середине душераздирающего признания в исполнении Перси Слидж разные субстанции, которыми я в течение вечера пичкал мой организм, составили более-менее сбалансированную комбинацию, и я на короткий миг забыл обо всех уже случившихся неприятностях и о тех разумных доводах, по которым мне следует оставить в покое бедняжку Ханну Грин. Я был счастлив. Я поцеловал ее желтые, пахнущие спелыми яблоками волосы, и почувствовал, как спрятанное у меня в штанах дряхлое артиллерийское орудие вдруг заворочалось и заняло ударную позицию. Должно быть, я вздохнул, и, вероятно из-за сукровицы, которой сочилось мое израненное сердце, этот вздох получился невыносимо печальным.

— Я сейчас перечитываю «Поджигательницу», — сказала Ханна. Полагаю, ею двигало искреннее желание подбодрить меня. — Потрясающая книга. — Ханна говорила о моем втором романе — крайне неприятной истории о любви и безумии, которую я написал незадолго до окончания моей личной второй мировой войны, сидя в глубоком бункере под названием «мой второй брак». Бункер был обречен на уничтожение, а мою вторую жену, ученого-метеоролога, я называл просто — Ева Б. Эта была изящная книга, стройная композиция которой стоила мне немалых мучений. И хотя сам я был крайне невысокого мнения о романе, надо признать, что в нем имелись кое-какие удачные эпизоды: например, очень яркое описание пожара в небольшом частном зоопарке и бурная сексуальная сцена, где читатель мог подробно рассмотреть, а также ощутить вкус и запах анального отверстия главной героини. — Это глубоко трагическая вещь, и невыразимо прекрасная. Ах, Грэди, мне нравится твой стиль, ты пишешь так просто и так естественно. Кажется, что каждое написанное тобой предложение всегда существовало, оно не придумано автором, а просто взято из какого-то тонкого эфирного пространства, или откуда там ты их достаешь, и перенесено на бумагу.

— Спасибо. — Я скромно потупил глаза.

— И мне нравится перечитывать те слова, которые ты написал на моем экземпляре книги.

— Рад, что тебе понравилось.

— Только я не такая невинная овечка, как тебе, может быть, кажется.

— Надеюсь, что это неправда, — сказал я и в этот момент случайно увидел собственное отражение в тусклой зеркальной стене, некогда считавшейся гордостью «Хай-хэта»: старый, толстый, хромоногий и сутулый снежный человек, с редеющими волосами и большими очками на потном носу, за стеклами которых видны мутные воспаленные глаза; руки этого страшилища так крепко сжимали хрупкое тело юного беззащитного ангела, что невозможно было понять, ангел ли под держивает его или страшилище, навалившись всей своей жирной тушей на ангела, прижимает невинное создание к грешной земле. Я перестал топтаться на месте и отпустил Ханну Грин. Почти одновременно со мной Дженис Джоплин прекратила свои настойчивые призывы не поворачиваться спиной к любви, которая сама идет нам навстречу; последняя из заказанных Ханной песен подошла к концу, и в зале наступила тишина. Остальные пары разошлись, оставив нас с Ханной в полном одиночестве, мы стояли посреди площадки и молча смотрели друг на друга. И тут хрупкое душевное равновесие, в котором я находился благодаря действию таблеток и виски, рухнуло, и я стал противен сам себе.

— Ну, и что ты собираешься делать дальше? — спросила Ханна, игриво шлепнув меня ладонью по животу.

В ответ я помычал какую-то глупость вроде: «Танцевать с тобой до рассвета».