Том Роббинс - Свирепые калеки

И верить они ни во что не станут, особенно же в собственную миссию: избави их Боже от ревностного пыла! Если проявлять в вере чрезмерную твердость, так рано или поздно не устоишь перед искушением и солжешь, защищая свои убеждения. А от лжи в защиту убеждений до того, чтобы начать убивать в защиту убеждений, как говорится, один шаг.

Эй, а ведь они, пожалуй, природу собственной миссии так до конца и не поймут! Размышлять над ней будут, что правда, то правда, и спорить о ней тоже, но миссия эта будет динамичной, в непрестанном движении, в непрестанном развитии, постоянно меняющаяся. Лишь слабаки и зануды знают, куда они идут, – а в таком случае ноги трудить не особо и стоит.

Им, пожалуй, весьма пригодится яхта По и финансирование Соля Глиссанта. Но по агрессивности они дадут По сто очков вперед. По лечил симптомы. А они – они атакуют саму болезнь. О, как они затрахают сильных мира сего! Саботаж на физическом, электронном и психическом уровнях. Запихивание палок в колеса. Компьютерные вирусы. Психоделические перестройки. Насмешки. Розыгрыши. Заклинания. Чары. Всякие дадаизмы. Реинформация. Бомбы с медитационным наведением. А между делом можно опрокинуть рекламный щит-другой. Испортить парочку кортов для гольфа.

Однако по большей части они станут следовать «наводке» Ямкоголовой Гадюки. Поглядим, что за козыри у него в рукаве змеиной кожи. Поглядим, в самом ли деле ему суждено принести послание Сегодня Суть Завтра в ничего не подозревающий новый век. Решим раз и навсегда, действительно ли Пресвятая Дева Фатимы – как воплощение женского начала – материализовалась вновь и, используя архаичный код, открыла своим детям глаза на суровую и удивительную правду, что вот-вот потечет спиралью света и тьмы со стороны пирамиды?

На грани сна и бодрствования Свиттерс лежал в постели, безудержно фантазируя, как вдруг запищал сотовый телефон.

– Чего надо? И чтоб мне без глупостей! – рявкнул он в трубку.

При звуке его голоса Маэстра прямо разрыдалась. Потом взяла себя в руки и принялась объяснять Свиттерсу, как он неосмотрителен и что за фигляр… нет, порой даже хуже, чем фигляр, потому что при таком блестящем уме у него нет ни малейшего права на фиглярство и клоунаду. А еще он гнусный извращенец. И пусть, как только его выпишут из «этой грязной итальянской лечебницы», сей же миг явится к ней, а браслетами пусть не заморачивается; руки у нее так отощали, что никакой браслет не удержится.

Потом телефон перехватила Сюзи. Перехватила трубку, и в трубке зазвучал ее обманчиво-двойственный голосочек: согласные все выпрямлены самой что ни на есть застенчивой искренностью, гласные все скособочены гормонами. Сюзи сказала, что его любит и хочет быть с ним всегда – так, как он говорил в прошлом, когда она была всего лишь вздорной негодницей. Еще до конца года ей исполнится восемнадцать – и тогда она станет сама себе хозяйка.

– Знаешь, Свиттерс, прошлым летом я попробовала секс, и теперь мне так жаль, так жаль, просто невыносимо. Не потому, что предки взбеленились и отправили меня в Сиэтл, а потому, что ты не был первым. Ты не знал? Ох, я все молюсь Богородице, чтобы она вернула мне девственность. Чтобы я могла отдать ее тебе. Честно. Я правда об этом молюсь. Я понимаю, какая я дура, но ведь чудеса иногда случаются, правда?

– Правда, родная. Случаются на каждом шагу.

Должен быть какой-то способ заполучить их обеих, думал Свиттерс. И Домино, и Сюзи. Всю ночь до утра он изобретал всевозможные сценарии – один восхитительнее и неправдоподобнее другого, отказываясь смириться с тем, что, возможно, судьбы принудят его к выбору. Он любит их обеих. Он хочет их обеих. Это только естественно. Он же Свиттерс.

На следующее утро спозаранку Свиттерс выписался из госпиталя и вместе с мистером Кредиткой улетел в Бангкок. Башку проветрить. Обмозговать все должным образом.

У реки стоял храм: там Свиттерс медитировал всякий день. А ночью – девочки Патпонга. Благослови их Господь. Благослови их гибкую хрупкость, их преходящую мимолетность. А еще было освежающее пиво, пусть робкое и неуверенное в себе. Острая еда – огнем так и пышет, хоть двигатель подключай. Ну и «косячок»-другой под настроение.

Ковбои любят повторять: «Пока не сломается, не чини». «Ломается-то всегда, вот только чинить мы не умеем, – думал про себя Свиттерс. – С другой стороны, ломаться особо нечему, и что, спрашивается, мы воображаем, что чиним?»

Доллар рос, бат падал. Сомнительный портняжка пошил новый льняной костюм, и Свиттерс ходил в нем повсюду. Даже танцевал в нем. Признавал дао. И трещинку в дао. Порой ему казалось, будто он парит над землей в полутора дюймах как минимум.