Катарина Масетти - Не плачь, Тарзан!

Честно говоря, мне было завидно. Если Мике берется за молоток, никто не знает, чем это обернется — ему может взбрести в голову разрушить стену или напугать этим молотком соседа.

В последнее время что-то в его поведении меня настораживало. Я пыталась убедить себя, что стала болезненно пугливой, вовсе незачем все время за ним следить. Ведь сразу видно, что он окончательно выздоровел. По крайней мере, лекарства оказывают на него нужное действие. Сердцем я чувствовала, что лекарства также уничтожили в нем романтического безумца, которого мне так не хватало, но эту цену я готова была платить, лишь бы он оставался со мной. Но иногда… иногда он говорил такие странные вещи, от которых мое сердце начинало тревожно биться.

Как-то вечером мы сидели и разговаривали, дети уже легли. Вдруг его взгляд упал на занавески, и он сказал:

— Ага, все понятно. Я знаю, почему у тебя занавески с таким узором.

— Ну и почему?

— Прямые линии и углы, — пояснил он. — Тебе не нравятся неопределенные формы. Цвет тоже о многом говорит.

Я выдавила из себя смешок, словно это была неудачная шутка, но он посмотрел на меня с удивлением.

— Ты что, не понимаешь? — серьезно спросил он. — Ты синий человек. Это чистый цвет, цвет стабильности. Это один из тех цветов, которых я не боюсь.

Я промолчала, потому что не хотела развивать эту тему. Мике боялся некоторых цветов, а в узорах видел логику, понятную только ему. Он часто говорил о людях и цветах, Йенни, по его мнению, была желтой.

— Наверно, поэтому вы с ней подруги! — смеялся Мике, потому что это и вправду была шутка, хотя довольно плоская. Больше всего мне не нравилось, что он часто рассматривал Билли с задумчивым выражением на лице.

— Никак не пойму, какого он цвета, Мариана, ты только взгляни! — бормотал он. Затем обнимал Билли так крепко, что тот вскрикивал и вырывался.

В другой раз, когда мы все вместе вышли на улицу, Мике застыл, глядя на серебристый «сааб», припаркованный возле дороги.

— Мариана! Я вижу этот серебристый автомобиль в третий раз! — сказал он. — Что мне делать?

У меня волосы на голове зашевелились.

— Как что делать? — сипло переспросила я.

Потом он вроде очнулся и стряхнул с себя эту мысль.

— Не бери в голову! — сказал он. — Просто только что я видел женщину в серебристом плаще.

Но от этого мне было не легче.

В тот же вечер я случайно увидела то, отчего внутри у меня похолодело. Белла уронила в унитаз заколку и брезгливо канючила, что не будет ее доставать. Вместо того чтобы просто спустить воду, я наклонилась и попыталась вытащить заколку кусочком бумаги.

И тогда я увидела кое-что на дне унитаза.

Три маленькие белые таблетки.

Я ведь следила за тем, чтобы Мике регулярно принимал таблетки, и украдкой подсчитывала, сколько осталось в пузырьке. Я знала, как он не любит лекарства, но их количество уменьшалось в соответствии с нужными дозами.

Неужели он спускал их в унитаз?

Разве ей объяснишь? Я пробовал, но синие такие упрямые. Они не понимают, не видят ничего дальше своего носа. Я так сильно ее люблю, но она не может разделить со мной все, все, что я знаю. Стоит мне только начать говорить с ней об этом, она становится грубой и нервной, пытается вернуть меня к повседневности, где все углы абсолютно прямые, а линии ровные.

Недавно я чуть не проговорился. Ох уж эти серебристые, последнее время я на них насмотрелся. Человек в серебристой одежде, автомобили серебристого цвета на каждой улице — все это неспроста, нельзя это так оставлять. Сегодня утром, войдя в подъезд, я посмотрел на грязный пол, и у меня екнуло сердце. Там лежали целых три серебряные монеты! Я серьезно обеспокоен, но самое худшее ждет меня дома.

Билли. Господи, мой ненаглядный маленький мальчик с пухлыми щечками! Кто он? У него совсем нет ауры. Я долго искал; если у него и есть какой-нибудь цвет, то, наверно, белый — тот, что вмещает в себя все остальные цвета. И глаза у него совершенно пустые. Я всматриваюсь в них, и он не отводит взгляд, а иногда он хохочет. Другие избегают моего взгляда, не позволяют мне заглянуть им в глаза, а жаль, тогда бы я смог увидеть их цвет.

А у Билли глаза пустые, круглые и пристальные. Он смотрит на меня в упор. Он называет это игрой в гляделки. Пытается убедить меня, что он всего лишь ребенок. Только я в этом не уверен. Глаза у него не детские.

Я думаю об этом все чаще и чаще. И сегодня я понял все. Сердце мое переполнено скорбью.