Сергей Жигалов - Бродячие собаки

— Ну как он? — спросил главврач.

— Пока без изменений, — все еще тяжело дыша после бега, в несколько приемов выговорил доктор. — Сердце не справляется…

— Ну а если попробовать то, о чем говорили вы? — Эн повернулся к Колобку.

— Не знаю прямо. Это в теории. — Он вопросительно поглядел на главврача. Тот перевел взгляд на губернатора. — Виктор Александрович?

— Я чего вам. Вы спецы, вам решать. — Добрячок-боровичок вмиг ощетинился. — Лишь бы на кого ответственность перевалить. На крайняк не у меня, а у отца спрашивайте.

— Зовите жену, — приказал Веньке Эн.

— Ее тут нет. — Егеря окатила новая волна страха: «Я тогда тут выкарабкался, он за тебя расплачивается своей жизнью, — пискнул над ухом знакомый комарик. — Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина…»

— Тогда кого-нибудь из персонала. — Эн поднял глаза на главврача, и тому опять показалось, что он стоит на тонком, потрескивающем льду, и во все стороны разбегаются трещины.

— Может, Любашу позвать? — шепотом подсказал Колобок.

— Да, позовите ее, — как за брошенную на этот самый лед доску ухватился главврач. — Срочно ее!

— Она ушла уже, — сказала возившаяся у кровати медсестра.

— Никуда я не ушла.

Все в палате разом обернулись. На пороге стояла молодая крутобедрая женщина с мальчишечьей стрижкой и смелыми серыми глазами.

— Любовь… э-э, Валерий Иванович вам объяснит ситуацию, — не сразу нашелся главврач.

— Ну, да. Как премию выдают, про Любашу забывают, а как за кого отдежурить, так сразу Любаша, — засмеялась медсестра.

— Любовь э-э-э, в общем, Люба, в связи с критической ситуацией нужно, э-э-э, обогреть одного больного.

— Эт что-то новенькое… — Любаша задорно оглядела присутствующих, задержала взгляд на губернаторе. — Из этих кого?

— Ты язычок-то свой придержи, — одернул ее Колобок, обернулся к главврачу. — Можно, Виктор Никитович, я объясню.

— Ну да, конечно.

— А чего мне его придерживать, я девушка свободная, могу и обогреть, был бы человек хороший.

— Люба, вон мальчик лежит с переохлаждением, — сказал Колобок. — Сердце не справляется. Его нужно отогреть. Лечь в постель и отогреть. Женское тело… Сделаешь?

— Да влегкую. — Она нагнулась к Вовкиной кровати. — Бедненький птенчик, мой хороший. Закутали его всего кроху, — приговаривала, а сама поворачивала бессильное Вовкино тельце. В глаза егерю била эта белизна ваты, марли. — Замотали, закрутили моего малышечку бедненького. Щас мы с тобой, желанненький мой, согреемся.

Поочередно сковырнула с ног туфлешки. Одним движением смахнула халат. Присутствующие в палате мужчины вытаращили глаза. Белые лопатки перечеркивала полоска бюстгалтера. Широкий зад туго обтянут черным шелком.

— Любаша! — крикнул Колобок.

— Тридцать один год Любаша. — Она завела руку к лопаткам, и освобожденно дрогнувшие груди выпрыгнули из заточения.

— Все, бесплатный стриптиз окончен. — Девушка по-домашнему присела на край кровати, на глазах изумленных мужчин свела ноги вместе, закинула их в кровать: — Щас мы с малышонком согреемся. Бедненький мой.

— Почему бесплатный, — раздался в тишине голос Эн. — Если вы поможете мальчику выжить, я выделю вам премию в десять тысяч.

— Зеленых, — быстро и весело выговорил губернатор.

— Да я имел в виду десять тысяч долларов, — подтвердил Эн.

— Мне столько много не надо, — не оборачиваясь, со смешком отозвалась Любаша, бережно прижимая к груди вялое тельце мальчонки.

Подкрылок бросил в сани одеревеневший на морозе труп Найды, притрусил сверху соломой. Ударил вожжей лошадь:

— Но-о, волчья сыть, травяной мешок! — Он был в отличном настроении. Больничный завхоз за бутылку спирта попросил снять шкуру. Вид мертвой собаки в санях доставлял ему удовольствие: «Брезговала со мной коров пасти… чуть не загрызла со своей стаей, а теперь вот безрукавку из тебя сошьют…»

Чужая смерть всегда вызывала в нем радость и успокоение. Как теплую кровь из кружки, Подкрылок смаковал чужую смерть.

Он прихлопнул вожжей, на лошадином крупе проступила пыльная полоска.

«Взять хоть этого Генералова. Одна фамилия чего стоит! Скоко раз на меня вилами намирался: «Я русский офицер, русский офицер!» Доофицерился, а я живой… А может, завхозу шкуру не отдавать? Выделать да в город новорусским за волчью толкнуть, долларов за сто, а то и за триста. Белую лапу золой зачернить…»

Но судьба и на этот раз криво усмехнулась над Подкрылком. Усмешка явилась перед ним в облике Сильвера.