Антон Уткин - Крепость сомнения

Постояв еще немного, он медленно побрел домой. Давешняя яркость неба сменилась пасмурным ожиданием. Редкие иссиня-черные полянки среди широко разлегшихся туч были пусты. И только высоко одна бледненькая, хиленькая, заикающаяся, еле видная моргающая звездочка, как бакен, ныряла и выныривала в волнах облаков.

Илья уехал на следующий день поздно вечером проходящим поездом. Была еще одна станция, и на ней к нему в пустое купе сел мужчина. Мужчина был одет в свитер защитного цвета и плотный камуфляжный костюм. Сначала Илья принял его за охотника, но что-то в его облике противоречило этому предположению. Илья с удивлением разглядывал его наряд, так не вязавшийся с обстановкой дорогого вагона; мужчина это, кажется, заметил и удержал улыбку.

Проводница принесла чай. Негромко звякнули стаканы в подстаканниках.

– Кажется, – улыбнувшись, сказал мужчина, – эти милые предметы остались только в поездах. Гадаете, кто я? – продолжил он. – Я врач, хирург. А в свободное время разъезжаю по провинции с фотоаппаратом и увековечиваю нашу старину. – Он порылся в рюкзаке и положил на столик несколько альбомов.

Илья открыл один из них. На него робко глянули домики – ветхие, повапленные строения, подмигнули резьбой ставен, сделали книксен осадкой на один бок, недоуменно подняли брови наличников, задрали коньки.

Илья посмотрел на соседа. Тот ковырялся с цифровым аппаратом.

– Здесь еще полстраны, – заверил он и повернул аппарат дисплеем к Илье. – Умеете обращаться? Ну есть же археография. Едут ученые люди в экспедиции в глухомань, знакомятся со стариками и записывают от них песни, сказки и былины. Так вот и я делаю что-то похожее. Только стремлюсь сохранить не слово, а изображение. Изображение часто выразительнее слов, не находите? На первый взгляд бессмыслица – ну что толку от этих халуп? Не Расстрелли, в самом же деле, строил? Бессмыслица? – спросил он у Ильи.

– Ну, – неопределенно отозвался тот, чувствуя, что попутчик готовится опровергнуть сам себя.

– Понимаете, – оживился попутчик, – одна бессмыслица порождает собой другую, та еще какую-нибудь за собой влечет, как предки говорили – некую, и вот эта совокупность бессмыслиц рождает вдруг некий огромный смысл несказанный. И мы как будто живем дальше. А иначе... Как в Англии.

– Ну, – по-прежнему глядя в альбом, не очень уверенно возразил Илья, – в Англии, быть может, не совсем так...

– Да не важно. Не важно, как в Англии. Важно, как у нас в России. – Он поперхнулся, прокашлялся и продолжил, помахивая рукой: – Даже сказки у нас такие. Если старуха, то непременно безобразная, если дед, то беззубый и безумный. Каждое нынешнее поколение напрочь отрицает предыдущее. Разве так можно? – На лице его изобразилась беспомощность; было ясно, что он отлично понимает, что можно и как именно можно, но недоумение, немножко деланое, с трогательной наивностью восставало против ясности этого понимания. – Когда Русь крестилась, что бояре сказали Владимиру: «Аще бы лих закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была человек мудрейший». А у нас только и вспоминают, что Руси веселие есть пить... С умершими-то как быть? С теми, кто до нас жил? С ними как? Какое завещание они нам оставили?

– Разве все делается по завещанию? – перебил его Илья. – Тогда никакого развития не будет.

– А что это такое – развитие? Я вот иногда смотрю на старые фотографии, да хоть сорок пятого, и думаю: вот множество молодых, красивых людей, победителей, а в наше время над ними смеются их внуки. А если бы они по-прежнему оставались молоды и сильны, допустили бы они то, что сейчас творится? Откуда в нас это высокомерие к ранее жившим? Еще Вигель об этом сокрушался. Помните, как в древнегреческих мифах: дряхлые герои молят богов хоть на час вернуть им молодость, чтобы восстановить справедливость, миропорядок. Что, если нам представлять Россию как совокупность поколений – и ушедших, и тех, кому только предстоит жить? А себя рассматривать в качестве полномочных представителей, не больше. Не предрешать за других. Нет, так нельзя, нельзя. Что такое история? Ведь никто этого не знает до сих пор. Но что все-таки это такое? Если не громоздить друг на друга методологические понятия? История – это время. А что такое время в приложении к человеческой личности? Это память. Так что, изволите видеть, немудреная это метафизика. И чтобы следовать ей, не обязательно быть Костомаровым. Надо иметь неравнодушное сердце.