Василий Белов - Кануны

— Та ска-ать, не дело, конешно, выдумали, — говорил он, растерянно оглядываясь.

Микулин был явно не в себе. Пьяный не пьяный, а какой-то весь раздерганный. Он проснулся утром в тревоге, вспомнил ночные дела и подумал, что это из-за Палашки так разболелась душа. Его бросило в холодный пот, когда он хватился за карман и не обнаружил печати. Штемпельная подушка была, а печати не было. Задами и огородами он прискакал сначала к Палашке, но Марья, Палашкина мать, сурово встала на самом крыльце:

— Куды это такую рань, Миколай да Миколаевиць? Уж не к нашей ли девке?

— Доброго здоровья… Это… — совсем растерялся Микулин. — Евграф Анфимович, та ска-ать, дома? Собранье, значит…

— Нет, не дома, — еще суровее поглядела Марья. Она, как справедливо подумал Микулин, все уже знала. А если и не знала, то наверняка догадывалась. Микулин трусливо попятился, увернулся за угол дома и побежал в поле. Около гумна Кинди Судейкина он долго бродил, ощупал место в скирде соломы, где обнимался с Палашкой, но ничего не нашел. Микулин в отчаянии схватился за голову. Ундер, водя чуткими, широкими, как рукавицы, ушами, глядел на него с межи. Августовское, се еще теплое, солнце быстро поднималось над всей Шибанихой. Микулин, не чувствуя ничего, пришел домой, долго шарил в сеннике и на верхнем сарае, около сестрина полога.

Теперь председатель то суетливо помогал ставить скамейки, то курил на крыльце махорку, то и дело гасил и опять сворачивал, гасил и сворачивал…

Сопронов сидел в красном углу один и до поры не показывался на улицу. Акиндин Судейкин зашел и к нему. Поздоровался. Сопронов едва кивнул, и Судейкин, считая себя выше, важно проговорил:

— Так, так, Игнатей Павлович.

Сопронов покосился, а Судейкин вышел так же степенно, как и зашел. Ощущая тревогу, настороженный странным поведением Акиндина Судейкина, Сопронов вышел в коридор и прислушался.

Судя по гулу, он решил, что народу собралось много и пора начинать. Отдельные возгласы тонули в общем говоре:

— Об чем говорить-то будут, а, православные? Не о вине? Больно горькое.

— Была вина да вся прощена. Колхоз будут устраивать, как в Тигине.

— Ежели как в Тигине, так надо записываться без разговору.

— Это почему?

— А потому. Им, тигарям-то, мильен выдали. Беспошлинно.

— Не ври!

— И машин нагонили, ступить некуда.

— Верно. И двор государством строят.

— Это за какие такие заслуги?

— А за то, что колхозники.

— Нет уж, робяты, идите в колхоз кому охота, а я туды не ходок. Я и на своем-то подворье толку еле даю с одной старухой. А тут все в куче, — говорил Савватей Климов, принюхивая табак. — Вон пусть партейцы идут.

— А ты, Судейкин, чего молчишь?

— Вот вы где все у меня! — Акиндин постукал по своему картузу.

— И правда! Он кряду песню выдумает. Хоть кум, хоть сват, такая уж голова у Судейкина.

— Товарищи, та ска-ать, тише. Открываю собрание — сход шибановских крестьян Ольховского исполкома. Тише, кому говорят! — Микулин погрозился пальцем на ребятишек, облепивших кроны лошкаревских черемух. — Слово с докладом уполномоченному района по коллективизации товарищу Игнатию Павловичу Сопронову. Попросим, та ска-ать…

— Видно, лучше-то не нашли, — громко сказал дедко Новожилов, сидевший на передней скамье.

— Погоди, парень, — дернули Новожилова за рукав. — Этот хоть свой. Может, и заступится иной раз. Перед верхами-то.

— Нашли заступника!

— Этот заступит да подошвой и разотрет. Давай.

То тут, то там вспыхивал смех, с задних рядов тоже что-то кричали.

Сопронов, скрипя зубами и щурясь, глядел на пеструю, шевелящуюся шибановскую толпу. Он жадно искал глазами Павла Рогова, в котором, как ему чудилось, скопилась вся сила этой подлой, никому и ничему не подчиненной толпы. Игнаха встал за столом, поднял намертво зажатую в кулаке серую кепку. Глаза его побелели:

— Товарищи шибановцы! Я вас долго слушал, послушайте счас и вы.

Толпа начала медленно затихать. Игнаха тихонько покашлял, смело обвел взглядом весь народ.

— Да, товарищи, пришло времё расстаться с проклятым прошлым. Пришло времё навек бросать единоличную жизнь и допотопный способ хозяйства. Единоличное хозяйство давно устарело. Это оно, товарищи, останавливает наши шаги вперед! Это оно мучает нас и застилает нам светлое будущее! Наш путь к счастливой жизни только в коллективном хозяйстве, только через него мы достигнем машинизации и избежим бесхлебицы. Наша промышленность, товарищи, уже начала выпускать машины и тракторы, а разве можно их купить в одиночку? Разве можно пахать на тракторе на маленьких лоскутках? Нет, товарищи. И не смешивайте колхоз с коммуной. Как учит нас товарищ Сталин, до коммуны мы еще не доросли, а вот сельхозартелью, то есть колхозом, мы уже можем жить и работать.