Василий Белов - Час шестый

— А когда там у нас очередное политбюро? — Он вырвал листок шестидневки. — Так, так… Политбюро шестнадцатого…

И подумал уже молча: «Надо успеть на Политбюро переговорить с Молотовым. Еще надежнее поручить это дело Гамарнику. Этот умеет просить деньги у СНК. У него получится лучше…»

Вошел снова помощник и доложил, что, по словам жены Сталина Надежды Сергеевны, на даче в Зубалове его нет. Нет хозяина и в сочинской Мухолатке, а в кремлевской квартире телефон вообще молчит. Поскребышев, наверное, знает, где генсек, только не говорит.

— Почему? — спросил нарком и осекся из-за нелепости такого вопроса.

Помощник пожал плечами. Они вышли из кабинета одновременно.

В тот день не один Ворошилов настойчиво разыскивал Сталина, звонили ему и Калинин, и Каганович, и Молотов. Даже приехавший из Ленинграда, вернее с юга, Сергей Миронович Киров перед заседанием Политбюро хотел парой слов перемолвиться с генеральным. У Менжинского и Ягоды, по их мнению, было наиболее важное дело. Но телефоны молчали. Жена Сталина, сидевшая на даче в Зубалове, говорила, что муж давно уехал на юг, а в Оргбюро утверждали, что Сталин еще в Москве. Противоречивые сведения особенно смутили Кагановича: как ему быть?

Обычно Сталин сам вел заседания Политбюро. Если же он поручал председательствовать Кагановичу, то предупреждал заранее. Непонятно, что мешало ему присутствовать на заседании сегодня? Время начинать, а его нет. Что бы сие значило? По еле заметной шутливой интонации в голосе Поскребышева Каганович почувствовал, что тот знает, где находится генеральный. Калинин тоже, вероятно, знает… Не говорит… А время идет.

Крупная фигура Лазаря Моисеевича (он был в Политбюро, пожалуй, самым массивным) поднялась над секретарским столом. Облаченный в серый непарадный китель из шерстяной ткани, он молча ждал, когда все приглашенные стихнут, когда прекратится шелест припасенных бумаг. Ждать пришлось недолго:

— Товарищи, Иосифа Виссарионовича до сих пор нет. Я вынужден открыть заседание.

— Может, подождем еще минут пять? — предложил Ярославский и снял очки, обсасывая пышный висячий ус, вернее, одну его прядь.

— Нет, Емельян Михайлович, вопросов на сегодня слишком много, нам не управиться и до полуночи.

Каганович обвел вождей тяжелым, ничего не выражающим взглядом. Калинин, покрякивая, вежливо и негромко сказал:

— Так сказать, если намечено, то надо начинать. Кажется, мой вопрос стоит первым.

Лазарь Моисеевич открыл заседание и сел. Вопросов было действительно много, слишком много для одного заседания. Более сорока. Приглашенные на заседание члены ОГПУ, ЦК, ЦКК и Хлебоцентра нервничали в приемной.

В числе участников сто восьмого заседания от 16 июля 1932 года присутствовали члены Политбюро Косиор, Калинин, Киров, Молотов, не считая самого Кагановича и кандидата в члены Анастаса Ивановича Микояна. Президиум Контрольной Комиссии представляли, кроме Ярославского, Рудзутак и Антипов. Из членов ЦК присутствовали Постышев и Шверник. Сулимов и Пятницкий дожидались своих вопросов пока в приемной.

Лазарь Моисеевич, не затягивая, предоставил слово Калинину, который близоруко разбирался в бумагах. «Разрешите доложить сидя, товарищи?» — прокашлялся и поправил галстук всесоюзный староста. «Разрешаем, хоть лежа, хоть сидя!» — сказал улыбчивый Сергей Миронович, но Калинин все-таки встал. Упоминание о возможности лежать обидело, он воспринял эту шутку Кирова как намек на Бог знает что. Он заговорил, слегка покряхтывая и слегка грассируя. (Своей легкой картавостью, напоминавшей Ленина, он даже втайне гордился.)

Речь шла о спецпереселенцах в Севкрай.

Калинин долго объяснял сложности раскулачивания и зачитывал цифры: сколько арестовано, сколько вывезено кулаков из Киевской области, сколько из ставропольских мест и других областей. На среднеазиатских республиках он кончил докладывать. Молотов спросил, сколько семей принято лесопромышленными поселками Вологды и Архангельска и каков процент из их общего числа сбежавших и умерших. Когда Калинин дошел до детской смертности, прибывший к этому времени заместитель больного Менжинского Ягода с ходу перебил Калинина, оспаривая статистику. Калинин продолжал настаивать на своем и завел разговор о снабжении спецпереселенцев, а Генрих Григорьевич, отрицая необходимость пересмотра снабженческих норм для переселенцев, обратился к Молотову и заявил, что из-за недостатка цемента задание товарища Сталина по срокам строительства Волгобалта ГПУ не выполнит и что он снимает с себя за это ответственность. Молотов сказал, что руководству ГПУ заранее было известно о цементном дефиците. Заговорили все сразу, даже Андреев, и Кагановичу пришлось ограничить активность вставанием с места. Обстановка накалялась. Не отличавшийся активностью, Андреев был давно выведен из состава членов Политбюро. Но, будучи кандидатом, он начал регулярно посещать заседания. Сегодня он несколько раз порывался сказать что-то о признаках украинского голода. Каганович властно пресек и андреевскую реплику о голоде, и начавшийся спор между Молотовым и Ягодой: