Федор Шахмагонов - Гость

Виктор Михайлович читал вполголоса, чуть склонившись надо мной. Он умел читать стихи. И я чувствовал, как раздвигаются стены нашего дома и передо мной возникают соломенные крыши Вырки, наш дом на пригорке, разбитая молнией ветла на краю деревни.

Он выпрямился, отступил от меня на шаг, в глазах у него застыли слезы. Он закончил:

Он медленно подошел к Марте, положил руку на спинку ее стула.

— Переведи ей, Сережа. — Он назвал вдруг меня по имени. — Ты уловил, в чем ужас России?

Тут он перешел на немецкий язык, не надеясь, что я переведу:

— «В рабском виде царь небесный»! Вот он, весь образ России! Никто так не обрисовал нашей отчизны, как дворянский поэт Тютчев! За что же нас предали проклятью и ненависти? Мы росли на чужой земле, мы росли в ужасе ненависти, наши отцы старели, от нас все дальше и дальше отдалялась родина… Но как бы ни была прекрасна Европа, родины нам она не могла заменить! И тебе, Сережа, никогда не заменит!

Виктор Михайлович перешел на русский язык:

— Мы жили как неприкаянные… Но мы, молодое поколение эмиграции, не были связаны кровной враждой с теми, от кого пришлось бежать нашим родителям! Они сошли, сами сошли со сцены, никто их даже не подталкивал. Это как сумасшествие! Одни играли в оловянных солдатиков. Это генералы, позорно побитые русскими мужиками, которым они отказывали во всем, кроме права быть пушечным мясом. Прикрывая не только от других, но и от самих себя свою неполноценность, они продолжали сражаться на картах. Они чертили на картах красные стрелы ударов по Красной Армии, создавали генеральные замыслы военных кампаний против Советской России. У нас в архиве можно найти такие две-три карты. Я мог бы вам их показать. Стрелы вычерчены с большой тщательностью, все рассчитано по срокам… Одного не было у генералов — вооруженных солдат, которые захотели бы пролить кровь за химеры. Виктор Михайлович подвинул к себе бутылку шампанского, сохраненную Мартой с сорок второго года. Я поспешил открыть ее. Пенистое вино полилось в бокалы. Подставила свой бокал и Марта.

— Вам не скучно? — спросил ее Виктор Михайлович. — Это так далеко от вашей жизни, ваших интересов, непонятно вам, должно быть?

Нет, нет, моей Марте было не скучно! Быть может, ее возбудило и вино, она редко пила, вино ее всегда оживляло, а меня угнетало. У нее блестели глазки, на щеках проступил румянец, признак особого волнения. У меня зашевелилось даже что-то похожее на ревность. Меня она никогда так не слушала, да я и не мог ничего подобного ей рассказать.

— Нет, нет! — запротестовала она. — Я никогда не слыхала о подобных вещах! Я не думаю, чтобы наши немецкие генералы занимались бы столь неразумными проектами…

— Вы ошибаетесь, Марта! — отпарировал Виктор Михайлович. — Напрасно вы думаете, что это чисто русская национальная черта… Это черта всех побитых генералов! И ваши генералы, гитлеровские генералы, сейчас заняты тем же самым. Они чертят стрелы на картах второй мировой войны и делают выкладки. Им кажется, что, измени они в сорок третьем году направление колонн, они выиграли бы войну… Мы, молодое поколение эмигрантов, не могли жить иллюзиями. Мы стояли перед двумя совершенно реальными положениями. Первое мы твердо знали: судьба русских эмигрантов в Европе бесперспективна, поле нашей деятельности ограничено, наши духовные запросы не включены в круг запросов Европы. А имея перед собой долгую жизнь без перспектив, жить невозможно. Второе положение: мы не могли возвратиться в Россию и получить обратно все, что у нас отняла революция. И там, в России, мы были чужими людьми. И мы создали чисто добровольный союз с задачей изучить Россию. Союз назвали «Национальный союз нового поколения»…

После того как был подан кофе, Виктор Михайлович как-то очень спокойно и по-домашнему спросил:

— Можно ли было осудить нас за стремление узнать свою родину? Человек на опыте тысячелетнего существования на земле пришел к трем вопросам в оценке состояния человеческого общества… К трем великим и вместе с тем проклятым вопросам человеческого бытия. Мы спрашивали: «Есть ли в России хлеб, чтобы каждый русский был прежде всего сыт?» И мы ответили: «В России хлеба не хватает». Вы, Сережа, могли бы опровергнуть этот наш вывод?

Виктор Михайлович молчал, ожидая моего ответа. Марта вопросительно смотрела на меня.