Валентина Гончаренко: Чародей

— Умеешь убеждать! Хотя следовало основательно оттаскать тебя за уши за это умение.

— Подумай над тем, что я сказала, в спокойной обстановке и поймешь, что я права.

— Никакой справедливости я в этом не вижу. Я же чувствую, что ты страдаешь от разлуки не меньше меня, жаждешь воссоединения, а сама все время отбрасываешь даже попытку поговорить об этом во имя выдуманного моего будущего счастья. Зачем это самопожертвование? Ты однажды уже совершила его, и столько лет мы живем врозь.

— Нет никакого самопожертвования, есть материнский долг.

— Значит, ты уверена, что я принесу нашим детям неисчислимые беды?

— Голос крови — великая сила, и я почти уверена, что мои дети не смогут заменить тебе родных, как бы ты к этому ни стремился. А без них жизнь — не в жизнь. Ну, и последствия. Если б не пил, давно бы выбрался из захарьевского застенка, да и не попал бы в него. А сейчас ты опоздал минимум лет на пятнадцать, шалопаюшка мой единственный, самый милый, самый дорогой, самый близкий мне человек! Все самое лучшее в моей жизни, самое светлое и поэтичное, связано с тобой, Чародей. Я тебе очень благодарно за все. Спасибо тебе, но нам нужно думать прежде всего о детях. Начинай свою новую жизнь, а мы продолжим свою. Поврозь.

— Я тоже все время говорю тебе спасибо, хотя за этот разговор воздержусь с благодарностью. И оставь это поврозь! Не торопись! Я еще ничего не решил. Свалилось неожиданно, нужно все взвесить.

_- Как неожиданно! Разве Женя ничего тебе не говорила?

— Я велел ей замолчать и не забивать мне голову всякой ахинеей! Если явлюсь, не дашь по шапке?

— Не смогу. Дверь будет закрыта.

— Ты, кажется, не заметила, что надавала мне оплеух, исхлестала в кровь и вдобавок подвесила за ребро. Все равно не скажу "прощай", говорю "до свидания". До свидания, моя берегиня, лебедушка моя ясная! Не ожидал от тебя такого броска. Не ожидал.

Ладонями больно стиснул мне плечи в прощальном пожатии и медленно отошел, непрестанно оглядываясь и, в сердитом недоумении покачивая головой. Народу осталось совсем мало, какая-то женщина стояла в одиночестве. Злобно сузив глаза, она пренебрежительно обследовала меня буравчиками зрачков. Бацилла! Скользнула по волосам, обежала взглядом лицо, спустилась на штапельное не первой молодости платье, презрительно проколола растоптанные туфли и видавшую виды хозяйственную сумку, с которой мы привыкли путешествовать по горам. Осмотром осталась довольна. Такая простолюдинка не идет ни в какое сравнение с нею, гранд-дамой. Юрий не слепой, сразу заметит, кто есть кто, поймет, что напрасно так долго хранил душевную верность этой ничтожной простушке, и перестанет настаивать на разводе. Поэтому не стала мешать нашему довольно затянувшемуся разговору. Пальнула мне в лицо взглядом такой люто испепеляющей ненависти, что я вздрогнула. Да, захарьевское иго, что много лет давило и ломало Юрия, несопоставимо страшнее аркадьевского. Зоя Аркадьевна тоже люто ненавидела меня, но таких ее взглядов я на себе не ловила. Решив, что уничтожила меня своим презрением, Бацилла спесиво вздернула подбородок и взяла под руку подошедшего Юрия. Дескать, в этом женском Ватерлоо она бесспорная победительница. Зачем Юрию такая обабившаяся замухрышка! Стоило ли столько лет страдать из-за нее! Юрия возмутило глупое торжество супружницы, он озлоблено оттолкнул ее и пошел не рядом, а параллельно и несколько впереди. Испортил победительную сцену. Она зло оглянулась. Крашеные волосы и брови, ярко намалеванный рот, слой штукатурки на лице — и гримаса необузданного желания в мстительном экстазе одним ударом вогнать меня в землю как гвоздь, вместе со шляпкой. И, высоко поднимая коленку несколько раз вожделенно садануть каблуком по этому месту, чтоб и следа не осталось от ненавистной соперницы, столько лет изводившей ее своим отсутствующим присутствием. Я усмехнулась. Подмывало насмешливо поклониться, но удержалась. Пожалела. Бациллы тоже страдают. И вообще я не способна на месть, никогда не делаю что-то кому-то на зло, не злорадствую, не интригую. Врагов наживаю прямотой и бескомпромиссностью. Они не боятся меня, так и кишат. Спасает уважение хороших и честных людей, но жить все равно очень трудно. По-другому не могу. Жить, как Бацилла, считаю преступлением, не подсудным, к сожалению, в наши дни. Бацилла, униженная предо мной грубостью Чародея, все равно чувствует себя на гребне волны, дома строптивец ответит за все. Зло топая ногами, она догнала Юрия.