Борис Хазанов - Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия

«Кто?»

«Немцы!»

«Как! Что? Кто? Не понимаю».

«Да, — простонала она. — Я только что узнала».

Доктор Каценеленбоген воззрился на неё, подняв густейшие брови. «Да, да», — шептала Анна Яковлевна.

«Дорогая моя, успокойтесь. Всё будет хорошо».

«Доктор… мы погибли. Всё пропало».

Доктор Каценеленбоген вытянул из жилетного кармана крохотный флакон, схватил чашку, накапал. «Вот, — сказал он. — Выпейте… Этого не может быть и никогда не будет, это противоречит здравому смыслу».

«Господи, какой там здравый смысл…»

«Я своими глазами видел, как наши бойцы прошагали по Садовой, как шла кавалерия. Своими глазами».

«Друг мой, вы грезите, мы оба грезим…»

И тут опять, как набат, теньканье в коридоре.

«Это, наверное, он», — прошептала Анна Яковлевна.

«Кто — он?»

Анна Яковлевна, стиснув ладони, обвела глазами комнату, милый, дорогой, бормотала она, вам надо… Длинный раздражённый звонок потряс квартиру, ещё один, и ещё.

«Вам надо спрятаться, идите в уборную, запритесь там… Это немец, он уже был здесь… Кто там?» — спросила она, величественно плывя к парадной двери, послышался чёткий ответ, она вынула из гнезда дверную цепочку и отвернула защёлку английского замка.

Офицер в шинели с собачьим воротником прошагал мимо сундука и вступил в комнату.

Увидев чашки:

«Sie haben Besuch». [19] У вас гости (нем.) .

«Только что ушли».

«А я решил зайти к вам ещё раз. Может быть, вы передумали».

Он снял фуражку, расстегнул шинель, уселся, не дожидаясь приглашения.

«К сожалению, мне нечем вас угостить. Может быть, чаю?» — сказала она холодно.

«Благодарю. Вы не ответили…»

«Видите ли, mein Herr…» — и осеклась. Оба услышали торжественные шаги — появился, держа на руке щегольское пальто, с величественной миной, доктор Каценеленбоген.

«Доктор, — пролепетала Анна Яковлевна, — позвольте вам представить… э…»

«Капитан Вернике. Я знал, что тут кто-то есть… Herr Doktor spricht deutsch?»

«Да, — сказал врач, — я говорю по-немецки».

«Приятно встретить культурного человека. Где вы научились языку, если позволите спросить?»

«Доктор, присядьте… вот тут можно…»

«Я учился в Гейдельберге. Это было давно».

«Как я понял, вы медик?»

Большой, грузный доктор Каценеленбоген, облачённый в костюм-тройку из английского коверкота, в широком галстуке и с цепочкой от часов на огромном животе, с опаской косился на стул, сопел, мрачно поглядывал из-под бровей.

«Для всех нас это новость… Мир сошёл с ума», — промолвила хозяйка.

«То, что мир сошёл с ума, что время сорвалось с оси, это знал ещё принц Гамлет, — возразил Вернике, — для вас это новость?.. Ах да, вы имеете в виду поражение Советов. Но, по здравом размышлении, это не должно удивлять. А вот вы меня, действительно, удивляете тем, что ни о чём не слыхали. Кстати, Наполеон тоже был в Москве».

«Да, но чем это кончилось», — сказал врач.

«Доктор, может быть, всё-таки вы присядете», — сказала Анна Яковлевна.

«Отлично знаем, — сказал Вернике, — как это началось и чем кончилось. Это были другие времена…»

«И другие завоеватели, хотите вы сказать?»

Стул затрещал под доктором, однако уцелел. Наступила пауза, мужчины вглядывались друг в друга. Наконец, капитан произнёс:

«Я счастлив, что я увидел столицу царей, наследницу Византии. Эти башни, эти купола древних соборов. Счастлив, что имею возможность побывать в образованном кругу, где можно обменяться мнениями, так сказать, неофициально».

Гость умолк, ожидая ответа, и продолжал:

«Кстати, не лишено некоторой парадоксальности, что представителем русской интеллигенции в данном случае оказался, гм… Вы, если моё предположение правильно, иудей? Впрочем, оставим это. Хочу заметить, что население встречало немецкие войска с энтузиазмом».

«Вы так полагаете?»

«Я этому свидетель».

«С энтузиазмом… — проговорил доктор Каценеленбоген и похлопал себя по коленям. — Надолго ли?»

«Освобождение от тирании большевизма не могло не вызвать сочувствия. Как вы считаете?»

«Я не знаю, уместно ли здесь это слово: освобождение».

«Ага, вы так считаете. С политической точки зрения, кто же будет спорить, большевизм — наш враг. Но, в конце концов, политика — достояние узколобых умов. В некотором более высоком смысле наши цели были одни и те же».

«Какие же?» — поднял брови доктор Каценеленбоген.

Вернике усмехнулся.

«Были — я подчёркиваю. Видимо, для вас это тоже новость, попробую объяснить. Мы, как вам известно, национал-социалисты. Сталин провозгласил социализм в одной стране — национальный социализм, обратите внимание на совпадение терминов. Ленинская мировая революция, разумеется, нонсенс, и можно лишь удивляться тому, что трезвый политик верил в эти фантазии, чисто русская черта, впрочем. Сталин исправил Ленина. Невозможно всколыхнуть сразу всех. История предназначила двум нациям роль зачинателей. Если хотите — поджигателей. Простите, если позволю себе несколько патетический стиль, но ведь иначе об этом не скажешь — только огонь очистит мир. Нужно спалить обветшалый клоповник истории. Взорвать публичный дом западного либерализма… Германия и Россия — вот кому предстояло огнём и мечом проложить путь для других народов».