Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

— Дорогой мой, — нараспев приветствовал Филя рядового генералиссимуса и радовался ему, как родному. — Прошу прощения за вторжение, но дело совершенно неотложное. Мне позвонил Декрет Висусальевич и представил вас, как одного из руководителей нашего международного консорциума. А здорово вы придумали здесь ему «крышу»: «Ножички и вилочки имени чудотворного Степана Лапшина»! Ха-ха…

— Ножевилки, — бескомпромиссно поправил Аэроплан Леонидович.

— Прошу прощения — ножевилочки!

— Ножевилки! — прорычал Аэроплан Леонидович, которому никогда не нравился Филя, а тем более в омоложенном виде. И он строго спросил, каким это образом ему удалось так невероятно помолодеть?

Филя застеснялся от грубоватого комплимента, принял от Аэроплана Леонидовича пачку плакатов и, выводя в нос нэпманский фокстрот, сделал вид, что очень заинтересовался наглядной агитацией: «Верните идеалы!», «Светлое будущее не предлагать!», «Меняю моральную устойчивость на неустойчивую конвертируемую валюту», «Бить или не бить?» и тому подобное.

— А я пришел к вам по делу, а не для приятного времяпровождения, — отодвинул вдруг Филя на хорошую дистанцию от Аэроплана Леонидовича. — У нас, надеюсь, будет время поговорить на общие темы. Я, как исполнительный директор нашего консорциума, обязан зарегистрировать наш устав и завтра же, не позднее двенадцати дня должен быть на одном почтовом ящике. Вы, как один из учредителей нашего так называемого кооператива, должны завизировать документы. Надо управиться или же мы станем жертвой борьбы с конкурентами…

— Ни слова о борррьбе, — опять прорычал Аэроплан Леонидович, облачаясь в спортивный костюм, и вдруг вспомнил об афганской кепочке. — Послушайте, Филей Аккомодович, а не подарить ли вам модное кепи, а?

Изловчившись, он в одном полупрыжке напялил высокому Филе афганский сюрприз и отпрянул назад, на тот случай, чтобы увернуться, если шлем Мамбрина вздумает поселиться вновь на его славной голове. Но подарок вдруг вспух и засверкал изумрудами и бриллиантами — заколдованный шлем принял вновь форму царской короны.

— В вашей власти меня короновать?! — взглянул в зеркало Филя, побледнел и бухнулся тут же на колени. — Простите, я всегда вас считал большевичком…

— Беспартийным, — уточнил хозяин.

— Пусть будет по-вашему. Но я не доверял вам вплоть до последней минуты, до этого поистине божественного подарка, — Филя еще раз глянул в зеркало и, как положено коронованной особе, приосанился, поднялся с колен. — Я вас не подведу. Я семьдесят лет ждал настоящего дела. Пожалуйста, ваш автограф, — Филя раскрыл папку на самопишущем столе и протянул ручку с золотым пером, — и через две недели любое ваше желание будет исполнено. Законы так не исполняются, как будет исполняться ваше желание. Прошу…

— Продать душу Дьяволу? — спросил Аэроплан Леонидович и задумался.

Следует отдать должное гражданину Около-Бричко: кооперативы он с пеной у рта не осуждал, но и не приветствовал, набивая на ладонях водянки, а чтоб провести соответствующее научное исследование — для этого у него не было никакой научной должности. Нет сомнения в том, что с кооперативным движением он управился бы так же, как и с дефицитом книг.

Не нравилось многое ему в движении цивилизованных кооператоров, все как-то выворачивалось в нем наизнанку, усугубляло нехватку товаров и морали. Чувствовал он, что к двум Чернобылям — экологическому и нравственному, пристраивают третий, как говаривали недавно, решающий, экономический Чернобыль, а потом пиши все сначала — и декрет о земле, и декрет о мире… А если спросят: ведь чувствовал, а почему вступал?

— Как можно еще раз продать то, что ему уже принадлежит? — спросил с удивлением кто-то третий.

Вопрос показался ему шуткой новоявленного императора кооператоров, которая, впрочем, сильно расслабила его волю, бдительность и принципиальность.

— Что же, в отличие от нашего славного НИ-НИ, я на пути прогресса стоять не намерен. К тому же я всей душой за сильную демократию, — говорил он, выводя «А. Л. Около-Бричко», а потом подумал насчет скромнима, который бы украсил устав, но в последний момент раздумал. Ведь тогда и Филе придется свой титул проставлять, и документ в этом случае вряд ли пройдет из-за намеков на сталинизм и монархизм одновременно.

Филей Аккомодович суеверно подул на подпись, сплюнул трижды через левое плечо, постучал по самопишущей столешнице с целью гарантированного предотвращения сглаза и почти с пафосом произнес: