Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

– ездила в Бернадсвилль, к одной женщине, у которой было тринадцать кошек. Она преподавала йогу – прямо в гостиной комнате своего дома. И семь ней в неделю, будь то дождь или солнце, ровно в пять часов вечера, мама принимала участие в собрании Общества анонимных алкоголиков, сидя на первом ряду. Они проводились в цокольном этаже пресвитерианской церкви в Морристауне. В воскресенье мы ссорились из-за того, что я не желал бегать с ней по утрам. Днем она читала книжки из серии «Помоги себе сам». У меня было такое чувство, будто я живу с боксером Рокки. Она целыми днями тренировалась, чтобы повзрослеть. Иногда, чтобы подразнить ее, когда она составляла вечером свой список, или собиралась на пробежку, или вызывала у меня отвращение тем, что поливала хлопья в своей тарелке не молоком, а апельсиновым соком (приговаривая, что он полезнее), я напевал песню из этого фильма: «Ты становишься сильнее…».

Бернадсвилль, Морристаун и Саммервилль – Бермудский треугольник, олицетворяющий здоровье, счастье и богатство. Что ж, замечательно. Меня волновало другое: чем они с Осборном на самом деле занимаются во время трехчасового сеанса массажа?

На следующий день я вскочил с кровати за полчаса до того, как мама должна была выходить из дома.

Она говорила, что когда погода была хорошая, они «занимались» (ее слова) на террасе его застекленной веранды. Небо было ярко-голубым и пронзительно чистым – ни единого облачка. Мне надо быть там еще до того, как она приедет. Хочу видеть все, в том числе и то, как она своими золотыми руками будет размазывать массажное масло по его дряблой плоти. Я даже бинокль с собой взял.

Интересно, как она будет разогревать руки, прежде чем коснуться его? Потрет их друг о друга? Согреет своим дыханием? А может, они уже не утруждают себя притворством? Если они будут на веранде, я тоже буду там. Мама говорила, что перед ее приходом овчарок привязывают. Она боялась больших собак. Мистер Осборн проявил понимание, конечно. Я, разумеется, не собирался устраивать сцену или рыдать в их присутствии. Мне казалось, что, если увижу все своими глазами, то не буду уже тайно желать, чтобы это все-таки случилось.

Трудность заключалась в том, что я понятия не имел, где находится его дом, а когда спросил ее об этом, она только неопределенно махнула рукой, указывая то ли на юг, то ли на юго-восток. Впрочем, из газет мне было известно, как выглядит его особняк. Он был построен из известняка, который доставлялся из Нью-Гемпшира, и мрамора (а его тащили аж из Италии). В доме было четыре этажа и пятьдесят девять комнат. Наверное, можно просто идти вперед. Тяжело будет эту махину не заметить.

На улице было жарко. Я сошел с дороги, чтобы идти по лесу. Там было прохладнее. Каждое утро моя мама проезжала по проселочной дороге. С одной ее стороны росли деревья. Мне не хотелось, чтобы она или кто-нибудь другой меня увидел, поэтому каждую минуту я нервно оборачивался, боясь увидеть автомобиль, и, в конце концов, споткнулся о какой-то пень и, открыв рот, приземлился прямо носом в землю, на какие-то поганки. Выплевывая изо рта эту гадость и вытирая язык о рубашку, я уже ожидал появления первых признаков отравления, но тут на дороге появилась моя мама. Окна в машине были открыты, и было слышно, как она весело подпевает «Слай энд Фэмили Стоун»: «Это семейное дело…». В этой группе было восемь участников. Ее голос прекрасно вписывался в их хор.

Потом мама повернула направо и исчезла из виду. Я, продираясь по лесу и ругая себя на чем свет стоит за то, что не вышел из дома раньше, побежал за ней. Бинокль больно ударял меня по подбородку и по груди, я натыкался на деревья, ветки хлестали меня по лицу… Наконец, мне удалось нагнать ее, но в эту минуту она опять исчезла за поворотом.

Теперь мне пришлось гнаться за облаком пыли. С носа у меня капал пот, на ногах вздулись волдыри. Надо было носки надеть. Я тяжело дышал, легкие, казалось, горели. Мне было очень трудно поспевать за ней.

Дорога, словно змея, извивалась среди деревьев. Теперь она пошла в гору. Я был уверен, что, когда заберусь на холм, то сразу увижу дом Осборна, но когда оказался там, то королевского дворца по-прежнему не было видно. Хуже того – дорога разветвлялась. А мама уже была так далеко, что даже облако пыли, за которым я гнался, уже улеглось.

Открыв рот, задыхаясь от быстрого бега, я подбежал к развилине, поскуливая, словно собака, которая потеряла след. Куда же мне идти – налево или направо? Мне надо быть у дома Осборна как можно скорее. Иначе я так и не узнаю, действительно ли она «занимается» с ним, или просто занимается. Если опоздаю, то, скорее всего, увижу, что она просто массирует спину этого старого козла – но все равно не исключена возможность, что они уже сделали это, и в данный момент она ублажает его посткоитальными ласками. Этому мышиному жеребчику уже исполнилось семьдесят три года. Господи, да ведь он недавно вышел из больницы! Одного раза ему будет более чем достаточно. Все будет кончено через три минуты. Яйцо всмятку и то дольше готовится (шутка Хлюпика, не моя).