Николай Шипилов - Мы — из дурдома

С невыразимой печалью уже раскаявшегося грешника во всем облике г-н директор попробовал потянуть кiта за хвост:

— Так отож… Персонал будинку дитини, кажу, складається, кажу, з лікарів-педіатрів, психіатрів, логопедів, дефектологів, вихователів, нянь та медичних сестер. Вони, кажу, направляють всі свої сили на те, щоб діти не відчували свого сирітства і хвороби, дарують їм, кажу, тепло своїх сердэць. Да!..

Но во взгляде аудитора при этих словах сгустилась такая тьма ярости, что г-н директор решил прибегнуть к поведенческому стереотипу:

— А как насчет коньячка-с? — спросил он. — Коньячок из Приднестровья-с, настоящий-с!

Это предложение напоминало попытку вывинтить гвоздь крестовой отверткой, на что был получен суровый ответ:

— Детскую кровь не пьем-с!

Аудитор снова сел на директорское место, вынул из наплечной кобуры изысканный пистолет и навернул на ствол элегантный глушитель.

Директорский зад налился свинцом, пятки — душевным трепетом, а глаза — слезами сочувствия к самому себе. «Сволочи! Никакой жизни порядочному человеку!» — едва не плакал он. Это типичная реакция бандитов, которые всегда уверяют себя, что их жертва — и есть главная виновница их бед. Так считать им «комфортно». У них нет стыда. Стыд — это внутренний тормоз, заблаговременно тормозящий объект до начала тех движений души, которые могут принести вред другим участникам любого движения душ.

Аудитор вернул вора к действительности словами:

— Сейчас, мразь, мы бегло ознакомимся не столько с вашими приемами приема проверяющих, сколько с приемами вашей попечительской деятельности. Законы не должны быть общими для всех: чем выше общественное положение человека, тем строже должны применяться к нему законы уголовного кодекса. Верно? Вам я устрою самосуд.

— Люб-б-бопытно-с! — изрек директор.

— Если любопытно, то зачитываю документ по памяти, здесь ведь не суд, здесь самосуд. Итак: «Просим вас разобраться и защитить детей-сирот, проживающих в детском доме №… Юноград-2. Директор детского дома №… г-н Самотыко Аркадий Борисович работал в Министерстве просвещения и ушел оттуда в связи со служебными нарушениями…»

— Э… э… э… Вы, похоже, от какой-то российской организации? — спросил он, думая:

«Кумедні ці москалі щось собі вигадають і носяться, як той дурень з писаною торбою! Як би москалі були такі хоробрі, вони давно би самі провернулися би до України, а так посилають своїх посіпак-злодіїв!»

— Предъявите-ка ваши документы! — на какой-то малый миг он показался себе круче навороченного МиГа.

Но:

— Молчать, мерзавец! Не сметь мне экать! Смотреть мне в глаза! — сбил его с крутой траектории меткий аудиторский залп: — Слушать далее! «…Теперь, будучи директором детского дома, он обирает детей, дает по минимуму канцелярские принадлежности, из средств гигиены выдает только хозяйственное мыло, забирает у детей подарки спонсоров и даже те, что получены на президентской елке. Машиной, принадлежащей детскому дому, он пользуется единолично. Машина стоит у него дома, и на ней ездит его сын. В детском доме нет психолога. Воспитателями работают бывшие воспитанники, не только без педагогического, но и вообще без какого-либо образования. По штату cорок человек, из них восемь ночных воспитателей, а ночью остается только бывший воспитанник Артем. Он в детском доме главный. Он наказывает детей, посылает девочек на улицу, чтобы они заработали деньги, предлагая свои услуги…»

Аудитор сделал роковую мхатовскую паузу. К ужасу впавшего в полузабытье г-на директора, благообразные черты лица аудитора словно бы подернулись дымкой и как бы воскурились дымом. А на лице остались только глаза. В глазах же — только зрачки, которые, как два кованых граненых гвоздя, окончательно приколотили Самотыку к стенке кресла, в его инфернальную глубину. Он показался себе ушастым паучком, опрокинутым на спину. И понял, что не вышнозначенные аудиторские черты якобы воскурились, а на его миндалевидные директорские очи «набежала, как дымка, слеза».

— Скажите: это не сон? — спросил г-н директор, но не услышал ни себя, ни ответа сурового проверяющего.

Защищаясь, он невольно стал думать по-украински, ему казалось, что так русскому будет трудней читать его мысли. А в голове его звучало мстительное:

«Этому козлу Гузию давно вже треба добре дати пинкаря пiд жопеню, за то що навів такий безлад в України, що кацапня вже на наших головах, нас українців танцює!»