Сергей Довлатов - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

— Кто это? — спрашивает жена.

— Так, — говорю, — знакомый артист.

— Что у него случилось?

— Денег просит.

— Вечно тебе звонят какие-то подонки. Почему тебе Солженицын не звонит? Или Барышников?

— Видимо, — говорю, — у Барышникова денег хватает.

Я оделся, вывел из гаража машину. Еду и думаю: ведь рассказать кому-то — не поверят. Это только с русскими бывает. Уехал человек в Америку. Шесть раз переезжал с одной квартиры на другую. Стал домовладельцем. Все забыл. Все былые телефоны, имена, названия ленинградских улиц. И вдруг — звонок.

Мне один знакомый еще в Ленинграде рассказывал. Пристали к нему два хулигана в электричке. Выкинули его на ходу из тамбура. Скатился он по насыпи в канаву. Потерял сознание, естественно. Очнулся ночью, под дождем. Приподнялся и слышит:

— Вы случайно не знаете, кто изобрел граммофон?

Сидит мужик под зонтиком возле канавы. Кроссворд разгадывает. Да еще и мужик-то знакомый, как выяснилось, по офицерским сборам…

Еду через мост из Квинса. И вдруг начинается траффик. Причем солидный. Мили на две вперед — сплошные красные огни.

Это только в Нью-Йорке может случиться. Траффик в пять часов утра. Как он возник, из-за чего?

Минут сорок я ехал от Квинсборо-плаза до фуникулера на углу Шестидесятой и Второй. И только за мостом я понял, что случилось. Там возле бывшей железнодорожной кассы есть захламленная лужайка. Необитаемый клочок земли между двумя автострадами. Треугольная зона неуязвимости в потоке машин. Сотни раз я проезжал здесь, и все было нормально. А тут вдруг появился одинокий негр-саксофонист. Он был почти невидим в темноте. Играл самозабвенно, но плохо. Подбородком двигал, как боксер на ринге. Плоская кепка лежала у его ног.

Все тормозили, проезжая мимо. Я тоже слегка притормозил, опустив боковое стекло. Бросил в кепку несколько монет. Какая-то из них откатилась в сторону. Музыкант прихлопнул ее ногой. Затем одарил меня целым каскадом пронзительных режущих импровизаций. Могу добавить, что играл он «Рондо» Шостаковича в нелепой джазовой переработке.

Минут через сорок я был в полицейском управлении, напоминавшем римский Форум. Среди массивных псевдоионических колонн бродили живописно одетые люди. Кого-то провели в наручниках. Две ярко накрашенные и при этом ужасно бледные женщины кокетничали с молодым офицером в черной форме. Цыганское семейство расположилось на кафельном полу. Через зал проходили какие-то девицы с бумагами в руках. Наверху, у основания застекленного купола, были выбиты латинские изречения. Одно из них я с легкостью прочел:

«Бог — это справедливость».

И задумался: при такой биографии, как моя, чужой язык уже не составляет тайны.

Ко мне обратился полицейский с бакенбардами:

— Чем могу служить?

Он направил меня в канцелярию. Там я уплатил четыреста долларов, расписался и ответил на пять-шесть вопросов:

— Мистер Страхуил — ваш друг?

Я кивнул.

— Что вы можете сказать о нем?

— Только хорошее.

— Где вы познакомились?

— В тюрьме.

— Когда, за что и где вы отбывали наказание?

— Я был надзирателем.

— Извините?

— Я был охранником, коллега.

— Называйте меня — сержант Барлей. За что и где мистер Страхуил отбывал наказание?

— Под Сыктывкаром.

— Пожалуйста?

— Под Сыктывкаром.

— Это в Польше?

— Нет.

— Тогда в России?

— Совершенно верно.

— За что мистер Страхуил отбывал наказание?

— В общем-то за правду.

— Что это значит?

— За антикоммунистическую деятельность.

— Ограбление, убийство?

— Не думаю.

— Вчера он пытался украсть женскую шубу.

— Полагаю, что это недоразумение. Зачем ему женская шуба?

— Вот и я так думаю — зачем?

Наступила пауза. Сержант перебирал какие-то бумаги. Мне захотелось спросить:

— Скажите, я обязан был давать эти показания?

— Нет. А теперь распишитесь.

Потом меня завели в какой-то бункер. Через минуту появился Страхуил, здоровый, улыбающийся, в джинсовом костюме. Ринулся ко мне, горячо обнял и даже хотел поцеловать. При этом сильно оцарапал мне шею наручниками. Тут вышел офицер с ключами.

— Пока, — сказал он.

Мой друг выбежал на улицу, потирая запястья. Мне показалось, что я уже наблюдал эту сцену в каком-то фильме.

Я взглянул на часы — половина девятого. В ланчонете на углу жарили бекон.

— Зайдем? — спрашиваю.

— Не сюда.

— Ты же хотел позавтракать…

Становилось людно. Негры и латиноамериканцы толкали перед собой железные рамы на колесиках, увешанные одеждой. Переулки в этой части Манхэттена были забиты грузовиками. Как всегда, звучала однообразная ритмичная музыка. Из люков шел пар.