Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

Я задаю себе вопрос: сбылись ли мои мечты? И не могу на него ответить, потому что, во-первых, не помню, о чем я мечтал, а во-вторых, само понятие "мечта" кажется пустым, несуществующим. Беда в том, что жизнь сделала несколько слишком крутых витков, начиная с написания "Прелюдий", да дело даже не в произведении, а в изменении жизненных условий. Дело во взрослении, только возраст принес не совсем то (если выразиться мягко), что я от него ожидал. Так незаметно приходит и старость, и смерть, удивляя своими дарами, о которых, собственно, можно составить представление с чужих слов, но которые всегда неожиданны и удивительны.

В пятницу, в день спектакля, без десяти четыре Лысый прогоняет меня в душ, справедливо полагая, что я могу не успеть привести себя в порядок. Через 15 минут я уже иду к проходной. Я одет в ту же самую рубашку, в которой был на день своего рождения. Она сидит на мне также, из чего можно заключить, что тело мое не изменилось за эти две трети года. Я отлично себя чувствую. Настроение приподнятое. Не могу удержаться, чтобы не зайти к пацанам. Мое праздничное настроение почему-то передается и им. Они желают удачи так искренне, будто провожают не в театр, а под венец, из-за чего не хочется уходить.

Мне хорошо. Если можно так выразиться, у меня осеннее настроение. Еще со школы ощущение безмятежной и спокойной радости ассоциируется с "бабьим летом". У меня такое чувство, что у тела нет потребностей. Нет ни эмоций, ни глубоких мыслей. Даже не хочется идти в театр, не хочется идти к Насте, чтобы не разрушать этого чудесного состояния.

Настена выходит, поражая своей красотой. На ней зеленая легкая кофточка с короткими рукавами и юбка средней длины. Ради такого случая она надевает мамины туфли на каблуках, что делает ее ноги несравненными. Не торопясь, мы пьем чай, беседуем о пустяках. Похоже, мое настроение передается им. Все настолько безмятежны, что меня не покидает ощущение фантастического сна.

— Пора, Настен?

Она смотрит на меня глубоким и каким-то тихим взглядом, который напоминает ее взгляд после памятного Дня рождения на даче, тогда, в прошлом году.

Несколько секунд мы глядим друг на друга, несколько минут, в течение которых мне вспоминается жена Прохора Громова, которая только в последний момент жизни мужа поняла, что его любит, не хочет, как самца, а именно по-человечески любит.

Мы поднимаемся. Вместе с нами поднимается и Алла, будто желая благословить. Я понимаю, что люблю ее. Люблю Настю. Хочу жить с ними. Или чтобы Настя жила с нами. Не так уж и важно. Хотелось бы только еще, чтобы моя мама любила Настю также, но возможно ли это? Впрочем, эти мысли не такие уж и длинные. Мы выходим, а в памяти остается образ Настиной матери, спокойно глядящей в след. Сегодня все провожают нас как-то торжественно.

В театре прохладно. Большинство пришедших — в пиджаках, поэтому я жалею, что не надел свой, серый. Да у меня больше никакого и не осталось.

Я вдруг понял, что и одеваться стал, как рабочий. Когда-то мы с Секундовым были денди. Когда-то, но не сейчас.

Мы сидим в партере: Настя никогда не признавала лож. Я чувствовал, что меня ждут какие-то встречи — и я не обманулся: справа, в 1 ложе я увидел Воронову с дочерью. У меня возникло непреодолимое желание подойти к ней и поговорить. Но о чем? Я знал, что мне нечего сказать. Что скажу ей я — человек, которому она прочила блестящее будущее, если "ветер будет попутный", что скажу ей я — грузчик пивзавода, написавший с момента нашей последней встречи только "Возвращение"? Что скажет ей человек, которого она хотела видеть у себя на кафедре, человек, когда-то написавший "Прелюдии"?

Наконец, началось…

Шутки были сальными, но очень смешными. Я уже и не припомню, когда так смеялся. Иногда я бросал любопытный взгляд в ложу Вороновой. Когда она, поджав губы, встала и вышла вместе с дочерью, я не удивился. Можно было сделать только один вывод: она не имела представления о содержании спектакля, то есть она не читала "Новой газеты", в которой редактором был другой ее протеже — Миша Комаров, о котором она сказала, что он выбрал свой путь, но такого пути она не пожелала бы мне.

Ну, что ж, "раз королю не интересна пьеса, нет для него в ней, значит, интереса".

Спектакль не просто нас очаровал, он восхитил, окрылил. У меня было ощущение, что я соприкоснулся с чем-то действительно праздничным, карнавальным.

Когда я рассказал Насте о Питере, она загорелась. Извиняясь, я объяснил, что билет, вероятно, обойдется тысячи в четыре, поэтому я не смогу оплатить два сразу, к тому же отпускные мне заплатят только через 2 недели. Проще говоря, Настя должна изыскать круглую сумму. Сможет ли она сделать это достаточно быстро?