Анна Бялко - Надкушенное яблоко Гесперид

Трудно сказать, была ли Ирина собственно той самой нимфеткой, потому что фотографий соотвтествующего возраста – с одиннадцати до четырнадцати – почему-то в альбоме не обнаружилось. Наверное, нимфетки, воздушные создания вроде эльфов, не фиксируются на банальной пленке. Впрочем, еще вероятнее, этому существует и еще какое-нибудь, гораздо более прозаичное объяснение.

Зато потом... Чуть более поздних, пятнадцати, шестнадцати, семнадцатилетних фотографий было много. Что неудивительно – представленной на них особе явно страшно нравился процесс запечатления. Потому что – была красавица. Без дураков и оговорок красавица. Шелковые волосы до плеч, огромные глаза, четко очерченные губы, юная грудь и осиная талия...

«Господи, это что же – я была такая красивая? – спрашивала она всех подряд, в каком-то детском отчаянии тыча пальцем в поблекшую фотобумагу. – Почему мне никто не говорил? У меня бы вся жизнь могла по-другому пойти!»

Тут Ирина, конечно, слегка кривила душой. Ну или, изящно выражаясь, кокетничала сама с собою – ей не нужна была никакая другая жизнь, ей нравилась та, что у нее была, да и на внешность ей даже сейчас, в тридцать семь, жаловаться не приходилось. Конечно, яркость и безупречность юности ушли, но на смену им – что не всегда бывает – пришли ухоженность и четкое, выверенное с годами понимание, что ей идет, а что – нет. Нет, Ирина выглядела еще очень и очень, а если к тому же была в настроении, то рассыпала искры глазами так, что могла при случае дать фору и тем, кто помоложе. Другое дело, что ей это было как бы не нужно. То есть она, конечно, получала удовольствие от того, что хорошо выглядела, но – исключительно для себя, а не для использования по прямому назначению, то есть тому, чтобы нравиться окружающим мужчинам.

Если же окружающие мужчины оказывали ей знаки внимания, что случалось не так уж и редко – не на необитаемом же острове она жила, особенно в последние годы, в связи с работой, – то в ответ они получали улыбку, забавную шутку, легкую отповедь. В крайнем случае, до которого, впрочем, доходило нечасто, – строгое Иринино: «Я замужем». Старомодно, возвышенно, смешно или как угодно – но у нее за всю супружескую жизнь на самом деле не было не то что романа, но даже сколько-нибудь серьезного флирта с последствиями на стороне. Как-то так повелось, что она обходилась без этого, обходилась легко, естественно, само собой, без тяжкой внутренней борьбы и самоограничений. И дело даже было, возможно, не только и не столько в семейной гармонии, хотя и она, безусловно, свою роль сыграла, сколько в том, что Ирина просто была брезглива. Внутренне, если угодно, душевно брезглива. Все эти сальные взгляды и пошловатые, признаться честно – что уж тут говорить, шуточки никогда не вызывали в ней никаких ответных желаний. Ну, разве что желание рассказать все вечером мужу и посмеяться вместе. Заодно и ценить будет выше – никому не чуждо ничто человеческое!

Так что теперь даже ей самой было совершенно непонятно, отчего красивая, ухоженная, устроенная и самодостаточная взрослая женщина Ирина так – до дрожи в руках – вдруг разволновалась от звонка малознакомого, пусть и благородно-княжеского происхождения, но совершенно на фиг не нужного ей симпатичного знакомого из музея. Глупо до ужаса. Ей не нужны никакие приключения – у нее их и не случится. Меньше надо со стульев прыгать, вот и не будет внутри ничего дергаться.

Так что когда приличный во всех отношениях князь и человек перезвонил ей на мобильный через два часа – она как раз выбирала морковку в супере – Ирина совершенно спокойно и уже без всяких внутренних содроганий договорилась с ним о встрече. Нет, сегодня у нее не получится. Завтра. Нет, лучше даже послезавтра (завтра день не занят, но надо, наконец, написать проклятую колонку). Да, так послезавтра, в пятницу, лучше пораньше (чтобы успеть пройтись по магазинам и вернуться до вечерних пробок, но об этом князю знать необязательно). Отлично, в двенадцать часов. В центре города.

Только засев, наконец, за компьютер с твердым намерением написать долгожданную колонку, Ирина в полной мере осознала, во что ввязалась. Раньше она всегда писала по настроению, без заказа, ну или в крайнем случае это выглядело так: знакомая редакторша звонила ей и ненавязчиво спрашивала: «Ирочка, ты не напишешь нам про любовь, например? Тысяч этак семь-восемь? Когда? Ну, через недельку...» Ирина, опять же по настроению, соглашалась – или отказывалась. Чаще, конечно, соглашалась, потому что так раз откажешься, два откажешься, а на третий уже и не позвонят, но все равно, какая-то свобода выбора, пусть даже ее иллюзия, присутствовала всегда. А теперь она всерьез и без игрушек подписалась – и договор подписала – раз в месяц, вынь да положь, писать для чертова «Глянца» эту самую колонку. И все, птичка, – хочешь не хочешь, есть у тебя настроение, нет его – а писать надо. Почет положено отрабатывать.