Симона Бовуар - Зрелость

Пресса восторженно комментировала провал высадки, предпринятой англичанами 20 августа в Дьепе; однако начиная с октября месяца между газетных строк легко было прочитать, что события развиваются не так, как рассчитывал Гитлер. Он давно уже возвестил о неминуемых победах войск «оси» на фронте Эль-Аламейна и на русском фронте, в Сталинграде; теперь нам говорили, что они держатся хорошо, что они героически сражаются; они перешли к обороне. Внутри страны теперь установились тесные отношения между участниками Сопротивления и Лондоном; ширились «террористические» акции, и с новой силой обрушивались репрессии. Не только в Нормандии, но и во всей оккупированной зоне многие французы, обвиненные после дьепских событий в связях с Англией, были интернированы или казнены. Угрожающие «уведомления» предостерегали жителей от тайных связей с «врагом»; о любых операциях парашютирования следовало незамедлительно сообщать под страхом смерти. За взрыв бомб замедленного действия в кинотеатрах «Гаренн-Палас» и «Рекс», за нападение с гранатой на немецкое подразделение на улице Опуль пришлось дорого заплатить: в Роменвиле было расстреляно сорок шесть заложников коммунистов и семьдесят в Бордо. Между тем две другие бомбы убили трех немецких солдат на вокзале Монпарнас и на Восточном вокзале. Теперь огромное большинство французов с нетерпением уповали на немецкое поражение. Напрасно пропаганда пыталась поднять общественное мнение против английских налетов. За эти два года страна слишком настрадалась; ни террор, ни прекрасные слова не могли усмирить ее озлобленность. Неоднократные воззвания Лаваля в пользу «смены» и шантаж пленных не имели особого успеха, поэтому немцы использовали принуждение, но большинство рабочих, назначенных службой отправки на принудительные работы в Германию, пытались уклониться; среди молодежи кое-кто присоединился к партизанам, которые начали организовывать в свободной зоне вооруженное сопротивление.

И вдруг 8 ноября такая радость наполнила наши сердца! Англо-саксонские войска высадились в Северной Африке; Жиро, который после своего побега был лишен права выезда, перебрался в Алжир; сам Дарлан объединял французов Африки против Германии. Немецкие сообщения, заявления Виши, встревоженные поношения коллаборационистов — все вызывало у нас ликование. Немцы незамедлительно перешли демаркационную линию, дабы «защитить» средиземноморское побережье; но разве имело для нас значение то, что условность «свободной» зоны была сметена? С каким удовольствием открывали мы теперь газету! Мы узнавали, что в Тулоне флот потопил себя, дабы не попасть в руки немцев, что Латр де Тассиньи ушел в маки, что, несмотря на свою своевременную перебежку, Дарлан был убит. Виши, пресса, радио гневно возмущались «предателями»; скрепя зубами, нам сообщали, что в среде «инакомыслия» нет согласия: Жиро и де Голль грызутся между собой. Это было неважно. Союзные армии держали Северную Африку, вот что имело значение. Лихорадочно повторяя нам, что любая попытка англо-саксонской высадки в Италии, Франции обречена на провал, нацистская пропаганда убеждала нас в ее неотвратимости.

Расплатой за эту победу стала новая волна арестов, «уведомления», сообщавшие французам о казнях террористов и заложников, стали появляться реже, потом исчезли: гестапо не желало больше такой огласки, однако тюрьмы были переполнены заключенными: на улице Соссе, на улице Лористон пытали отчаянно. По наущению немцев Виши преобразовало Легион во вспомогательные части, которые под руководством Дарнана должны были сломить «внутреннее инакомыслие» и преследовали участников Сопротивления еще более жестоко, чем эсэсовцы. Поезда с депортированными в большом количестве направлялись в Германию; они были заполнены «политическими» и евреями, которых полиция задерживала по всей Франции; теперь уже не делали различия между евреями французского происхождения и евреями иностранного происхождения: устранить следовало всех. До сих пор «свободная зона» служила им сомнительным убежищем: теперь у них не было даже этой надежды. Многие выбрали самоубийство. Ужас этих судеб неотвратимо преследовал нас. Такое наваждение было безобидным по сравнению с самим ужасом, который тысячи мужчин и женщин переживали в своих сердцах и своей плотью до тех пор, пока не наступала смерть; их несчастье было для нас посторонним, но правда и то, что оно отравляло воздух, которым мы дышали.