Симона Бовуар: Зрелость

Однако я хочу предупредить их, что не собираюсь говорить им все . Ни о чем не умалчивая, я поведала им о своем детстве, о своей юности. Однако если без всякого стеснения и без излишней нескромности я могла обнажить свое далекое прошлое, то в отношении моего зрелого возраста я не ощущаю такой же отстраненности и не чувствую себя вполне свободной. Речь не о том, чтобы перемывать здесь косточки самой себе или моим друзьям, я не люблю сплетен. О многих вещах я совершенно точно умолчу.

С другой стороны, моя жизнь была тесно связана с жизнью Жан-Поля Сартра; однако свою историю он рассчитывает рассказать сам, и я предоставляю ему эту возможность. Я не стану анализировать его идеи, его работы, я буду говорить о нем лишь в той мере, в какой он принимал участие в моей жизни.

Критики решили, что в своих «Воспоминаниях» я хотела преподать урок девушкам, но я главным образом стремилась уплатить некий долг. В любом случае эта работа не преследует никаких моральных интересов. Я ограничусь свидетельством того, чем была моя жизнь. Я ничего не предрешаю, разве только то, что любая правда может представлять интерес и служить. Чему, кому послужит та, которую я пытаюсь отразить на этих страницах? Я не знаю. Мне хотелось бы, чтобы к чтению моей книги приступили с такой же открытостью [1] В этой книге я позволяла себе недоговоренности, но никогда обмана. Хотя вполне возможно, что в каких-то мелочах память подвела меня. Отдельные ошибки, которые, возможно, отметит читатель, наверняка не опорочат книги в целом. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания автора.) .

Когда в сентябре 1929 года я вернулась в Париж, меня прежде всего ошеломила моя свобода. Я мечтала о ней еще в детстве, когда играла со своей сестрой во «взрослую девушку». Я уже говорила, с какой страстью я призывала ее в студенческие годы. И вот внезапно я ее обрела; каждое мое движение приводило меня в восторг своей легкостью. Утром, едва открыв глаза, я радостно ликовала. Лет в двенадцать я страдала от того, что не имела своего угла в доме. Читая в одном журнале историю английской школьницы, я с тоской разглядывала картинку, изображавшую ее жилище: стол, диван, полки с книгами. Меж этих стен ярких расцветок она одна, без свидетелей, работала, читала, пила чай: как я ей завидовала! Впервые я увидела более счастливое существование, чем мое. И вот теперь наконец у меня тоже появилась собственная комната! Моя бабушка освободила свою гостиную от кресел, тумбочек, безделушек. Я купила мебель из белой древесины, которую моя сестра помогла мне покрыть коричневым лаком. У меня были стол, два стула, большой ларь, служивший сиденьем и кладовкой, полки для книг, диван в цвет оранжевых обоев, которыми я оклеила стены. Со своего балкона на шестом этаже я видела платаны на площади Данфер-Рошро и Бельфорского льва. Согревалась я теплом керосинки, которая очень скверно пахла; но мне нравился этот запах, казалось, он как будто защищал мое одиночество. Какое счастье иметь возможность закрыть дверь и проводить свои дни без присутствия посторонних глаз! Долгое время я оставалась равнодушной к окружающей меня обстановке. Возможно, из-за картинки в том журнале я предпочитала комнаты с диваном и книжными полками, но мне подходила любая клетушка, главное, иметь возможность закрыть дверь, и я была вполне довольна.

Я платила бабушке арендную плату, и она относилась ко мне так же ненавязчиво, как и к другим своим постояльцам. Никто не контролировал мои уходы и приходы. Я могла вернуться на рассвете или читать в постели всю ночь, спать средь бела дня, сидеть взаперти все двадцать четыре часа, выходить на улицу, не ставя никого в известность. На обед я ела борщ «У Доминики», а ужинала в «Куполь» чашкой шоколада. Я любила шоколад, борщ, долгий послеобеденный сон и бессонные ночи, но главное, мне нравились мои капризы. Им почти ничто не препятствовало. Я с радостью обнаружила, что «серьезность жизни», о которой постоянно твердили мне взрослые, на самом деле не слишком обременительна. Сдать экзамены было делом нешуточным: я изнурительно трудилась, боялась провалиться, наталкивалась на препятствия и выбивалась из сил. Зато теперь я нигде не встречала сопротивления, я ощущала себя на каникулах, причем вечных. Несколько частных уроков, работа внештатным преподавателем в лицее Виктора Дюрюи обеспечивали мою повседневную жизнь; эти обязанности ничуть не обременяли меня, ибо мне казалось, что, выполняя их, я предаюсь новой игре: я изображала из себя взрослую. Предпринимать шаги, отыскивая себе частных учеников, разговаривать с директрисами и родителями учеников, рассчитывать свой бюджет, занимать, отдавать, считать — вся эта деятельность забавляла меня, так как я занималась ею впервые. Помню, с какой радостью я получила свой первый чек. У меня было ощущение, будто я занимаюсь мистификацией.