Дэвид Гилмор - Лучшая ночь для поездки в Китай

Раздался стук в дверь. Продавец катамаранов из Дэйтона-Бич ошибся этажом. Я слышал, как удаляются шаги по коридору, а потом снова стал смотреть, как ползут по небу облака.

Иногда я фантазировал, что раздастся звонок по телефону. Это полиция, они нашли его. Я представлял себе, как бегу в участок; и там он, в конце коридора, держит за руку детектива. Я хватаю его в объятия. Нет, я падаю на колени и обнимаю его. Я звоню его матери. Я говорю: я знаю, ты сказала мне не звонить… Когда я думал об этом, я чувствовал, как у меня меняется состав крови.

Иногда я представлял себе другой звонок. Я смотрел на крошечный гроб и говорил: «Мне очень жаль, но это не он». Что означало, что мне жаль какого-то другого отца, долговязого англичанина, который вошел следом за мной в полицейский участок.

Я тысячи раз перебирал события того вечера, когда я его потерял. Я представлял себе, что телефон зазвонил, как раз когда я направлялся на улицу. Конечно, я бы ответил. Это заняло бы всего несколько минут, может быть, дольше, но эта штука, этот темный дух, который кружит вокруг земли, эта штука, которая зачерпнула его ковшом с моего крыльца, прошла бы мимо. Я всегда думал, что зло такое и есть: нужно только не оказаться у него под рукой, когда оно сметает все на своем пути.

Я постоянно говорил с Саймоном. О том, как прошел мой день, о своем детстве, о своих родителях. Я говорил с ним о том, что я делаю, когда я это делал. Больше аромата, если ты взбалтываешь яйца медленно, Саймон. Не спрашивай меня почему. Я хотел, чтобы он хорошо обо мне думал, чтобы он мною восхищался. Чтобы ему было со мной интересно. Чтобы я мог его успокоить. В сердце своем я верил, что он простил меня.

Ночью я бродил по городу. Я обнаружил, что меня тянет в нелегальные клубы. Мне нравились полуподвалы, свечи на столах, джазовые трио в тени. Мне нравились кричащие любительские фрески на стенах, птица с тремя головами. Я пил здешнее мерло, которое на вкус было как кровь. Я сидел, прислонившись спиной к стене, и музыка булькала, словно это был пудинг или густой суп.

Официанток я знал по именам. Я давал им хорошие чаевые. Иногда я засыпал на своем стуле, и одна из них, очень осторожно, почти как мать, дергала меня за рукав.

— Роман, — говорили они. — Роман, ты здесь?

Иногда в перерыве подходили музыканты. Они представлялись, потом представляли своих девушек.

— Пожалуйста, — говорил я и указывал на стул. Они думали, я могу что-нибудь для них сделать. Каждый думал.

Они протягивали мне свои CD или гранки своих романов. Казалось, они не понимали, что мне плевать на траекторию их идущих вверх карьер. Знаю ли я, что их фильм выбрали для показа на кинофестивале в Тегеране? Могут ли они прислать мне пленку? Романы были самое худшее, всегда одно и то же дерьмо: добродушные кретины преодолевают несчастья и становятся ответственными налогоплательщиками. Однажды ночью я усадил рядом розовощекого юнца (это был его первый роман) и сказал:

— Для парня, у которого семь пятниц на неделе и мозоль на заднице, твой персонаж выказывает определенное мужество.

— Точно, — с надеждой, правда несколько сдержанной, отвечал он.

— Конечно, если судить по моему опыту, люди с возрастом становятся только ужаснее, а никак не лучше.

Вы могли отчетливо видеть разочарование в его лице. Он, должно быть, думал, что я из другого теста. Вы видите кого-то по телевизору, и через некоторое время вам кажется, что вы его знаете.

— В самом деле? — спросил он.

— Это уже кое-что.

Но я брал их фильмы, и их романы, и их CD, и их театральные афиши с хорошей долей любезности. Я поздравлял их с тем, что они «хорошо поработали», а потом сваливал всю их работу в мусоропровод на задах отеля.

Никто из них никогда не спросил о Саймоне и ни о чем другом. Почему?

Однажды вечером некто в белой рубашке посвятил мне песню; маленький прожектор отыскал меня в зале. Я прищурил глаза и отвесил маленький поклон. Раздался приятный шелест аплодисментов. Словно дождь стучит по крыше и ты еще малыш. Я сел обратно; вечер шел своим чередом. Пожалуйста, вы слишком добры. Правда.

Я помню, как официантка осторожно вела меня в ту ночь к ожидающему такси.

— Скоро увидимся, — сказала она и поцеловала меня в щеку. Я чувствовал то место, куда она меня поцеловала.

Я сказал водителю:

— Просто поезжайте, пожалуйста.

Он спросил:

— Куда?

Я сказал:

— Мне все равно.

Он сказал:

— Вы должны хотеть попасть куда-то.

Я ответил: