Татьяна де Росней - Ключ Сары

А когда дверь тяжело закрылась, когда поезд дернулся, с лязгом и грохотом трогаясь с места, когда внизу заскрипели и застонали, разгоняясь, колеса, девочка выглянула в маленькую щелочку в стене. Она не сводила глаз с крохи на перроне. Она все смотрела и смотрела на нее, пока фигурка в лиловом платье не исчезла вдали.

Мне никогда особо не нравился пятнадцатый аrrondissement. Может быть, все дело было в безобразных современных небоскребах, которые изуродовали берега Сены, совсем рядом с Эйфелевой башней, к чему я так и не смогла привыкнуть, хотя они были построены в самом начале семидесятых, задолго до того, как я приехала в Париж. Но когда вместе с Бамбером мы свернули на рю Нелатон, где когда-то располагался стадион «Велодром д'Ивер», я вдруг поймала себя на мысли, что эта часть Парижа нравится мне еще меньше.

— Какая ужасная улица! — пробормотал Бамбер. Он сделал пару снимков.

На рю Нелатон было темно и тихо. Совершенно очевидно, что сюда редко заглядывало солнце. На одной ее стороне выстроились каменные дома буржуа, возведенные в конце девятнадцатого века. На другой, где когда-то находился стадион «Велодром д'Ивер», высилось какое-то коричневое сооружение, типичная постройка начала шестидесятых годов, выкрашенная в омерзительный цвет и обладающая отвратительными пропорциями. Над вращающимися стеклянными дверями висела табличка «Министерство внутренних дел».

— Странное и неподходящее место для правительственного учреждения, — прокомментировал увиденное Бамбер. — Тебе не кажется?

Бамберу удалось разыскать всего парочку фотографий прежнего здания стадиона «Вель д'Ив». Одну из них я держала сейчас в руке. На светлом фасаде в глаза бросались огромные черные буквы «Вель д'Ив». Гигантская дверь. У тротуара припаркована вереница автобусов, в окнах которых видны головы пассажиров. Вероятнее всего, снимок сделан из окна через улицу, в то утро, когда началась облава.

Мы поискали глазами мемориальную табличку или что-нибудь в этом роде, что напоминало бы о происходивших здесь событиях, но ничего не обнаружили.

— Не могу поверить, что здесь нет памятного знака, — пробормотала я.

Наконец нам удалось найти кое-что на бульваре де Гренель, за углом. Крошечная табличка. Очень скромная. Я вдруг подумала, что, наверное, на нее никто не обращает внимания.

«16 и 17 июля 1942 года в Париже и его пригородах были арестованы 13 152 еврея. Их депортировали в Аушвиц, где они впоследствии и погибли. На стадионе „Велодром д'Ивер“, который некогда располагался на этом месте, в нечеловеческих условиях содержались 1129 мужчин, 2916 женщин и 4115 детей. Всех их согнала сюда полиция правительства Виши по приказу нацистских оккупантов. Да будут благословенны те, кто пытался спасти их. Прохожий, помни о них!»

— Интересно… — протянул Бамбер. — Почему так много женщин и детей и так мало мужчин?

— Просто слухи о большой облаве ходили уже давно, — пояснила я. — Тем более что в августе сорок первого года уже состоялись многочисленные облавы. Но как бы то ни было, тогда удалось арестовать лишь немногих мужчин. Но те облавы не были такими масштабными и так тщательно спланированными, как эта. Вот почему о ней предпочли забыть. В ночь на шестнадцатое июля большая часть мужчин скрылась, полагая, что женщины и дети будут в безопасности. Но они ошибались.

— И как долго ее готовили?

— Несколько месяцев, — ответила я. — Французское правительство целенаправленно работало над организацией этой облавы с апреля тысяча девятьсот сорок второго года, составляя списки всех подлежащих аресту евреев. Для ее осуществления были привлечены свыше шести тысяч парижских полицейских. Сперва ее планировали начать четырнадцатого июля. Но на этот день приходился национальный праздник. Поэтому ее перенесли на более поздний срок.

Мы зашагали по направлению к станции метро. Это была мрачная улица. Мрачная, тоскливая и печальная.

— А что было потом? — спросил Бамбер. — Куда отправили все эти семьи?

— Несколько дней их продержали на стадионе «Вель д'Ив». Спустя какое-то время туда позволили войти группе врачей и медсестер. Потом они в один голос рассказывали о царившем внутри хаосе и отчаянии. После этого несчастных перевезли на вокзал Аустерлиц, а оттуда — в лагеря в окрестностях Парижа. Затем их прямиком отправили в Польшу.

Бамбер удивленно приподнял бровь.

— Лагеря? Ты имеешь в виду, что и во Франции были концентрационные лагеря?