Павел Крусанов: Мертвый язык

Сухие чешуйки коры шуршали под лапами. Упал случайно сбитый со ствола жук. Может, найти? Отведать? Да разве теперь найдешь его в хвое, в палом листе, во мху? Внизу от ручья на угор, в сторону поляны, быстро просеменила Настя. Катенька не стала Настю окликать. На тонкой, едва удерживающей ее ветке Катенька увидела под листом рогульку, на которой висели две черные шишечки. Она ухватила их зубами, сорвала, перескочила на толстый сук и, взяв добычу в лапы, попробовала. Не то.

Шорох. На соседнем дереве Катенька увидела шурующего поползня и вспомнила, как однажды съела птенца – голого, в редких щетинках пуха, едва державшего на слабой шее голову. Съела, потому что съелось. И тоже – не то.

На листьях желудевого дерева там и сям вздулись крепкие желвецы. Круглые, бледно-зеленые. Вкус у них был травяной и горький. Катенька съела три штуки. Не понравилось. Другое дело желуди. Отсюда она уже перетаскала кучу желудей себе в дупло, но и они были – не то. Всюду – не то.

По веткам Катенька перескочила ручей и на другом берегу спустилась вниз. На стволе у самой земли увидела мятлыша, сложившего пестрые крылья так, что на покрытой лишайником коре его было не углядеть. Схватила – тот только трепыхнуться и успел. Сгрызла всего, вместе с мягким брюшком и махалками. Не то.

Распустив хвост, кинулась в ореховый куст. Вскочила на ветку и сорвала зубами сросшуюся пару на общем черенке. С ней спустилась вниз, на землю. Тут разгрызла один орех, потом другой, выскребла еще не затвердевшие, мягкие белые ядрышки. Вкусно. Очень вкусно. Но – не то.

Поскакала по земле дальше, шелестя прошлогодней листвой. И тут же наскочила на гриб – большой, плотный, с бугристой бурой головкой на толстой ноге. Катенька уже ела грибы, но то были красики, слоенцы, целыши и россыпи рыжих лисок. Такой гриб она видела впервые. Может – то?

Подняв хвост столбом, Катенька ухватила гриб лапками и впилась в ароматную мякоть зубами. Пока не съела весь, до ножки, не угомонилась. Не то. Катенька оставила белую искрошенную ножку. Нет, никогда не отыскать ей заветный вкус. Не отыскать, хоть все, что ни найдется в кронах, на земле и под землей возьми на зуб. Все – от луны до камня. Так не подумалось ей – нет. Так шептала охватившая ее прозрачная печаль.

Печаль была права. Того, что ей хотелось, в мире не было – Адам еще не научился вялить рыбу.

Сверху земля выглядела волнистой, зелено-желтой, с темными пятнами отброшенной мелкими облаками тени. Утренние туманы давно истаяли, и даль открывалась во всю земную ширь – череда голых щельев на полдне, река с лугами на полночи, лес без края на восходе и покрытые лесом холмы с разбросанными между ними сверкающими голубыми ламбинами на закате. Девственный край.

Рассекаемый воздух прижимал перья к груди. Он был надежный – тугой и плотный, его упругость чувствовалось при каждом взмахе крыльев. Вокруг и вверх, возбуждая своей холодной безбрежностью, расстилалась схваченная на горизонте дымкой пустота. Подвластная только ему пустота, распахнутая и неиссякаемая – в небе Тарарам был один. Всегда один. Так высоко, как он, с земли никто не поднимался. Небо принадлежало ему, безраздельно. Облакам ли спорить? Переполнявшая Тарарама сила требовала выхода, и он, широко разинув клюв, крикнул. Пронзительный “кья”, разрывая плотный воздух, огласил пустоту и упал вниз. Сам Тарарам его уже не слышал – он взмыл выше собственного крика.

Пустота ровно шумела в ушах, огромная и дурманящая. Закладывая новый круг, Тарарам чуть повернул голову и желтым глазом посмотрел вниз. Прямо под ним посреди леса виднелась крошечная поляна. На краю ее – Тарарам не увидел даже, а непостижимым образом уловил – случилось живое движение, и он плавно, спускающейся петлей, пошел вниз. Ветер шевелил перья на неподвижных крыльях. Ощущение крепкого послушного тела сладко волновало кровь.

Чем ниже он спускался, тем больше цветов открывала глазу земля. Белый, желтый, розовый – на лугах. Темно-зеленый, серебристый, коричневый – в лесу. Зеленый, дымчато-белесый, розовый – на поляне. Мир обнажался в слаженных мелочах, в наполняющих его подробностях: вода текла, цветы цвели, твари учились чувствовать обретенное убежище.

В лесу, устремив неподвижный взгляд в дерево, стояла Настя.

За ручьем, возле куста орешника, грызла гриб, роняя белые крошки, Катенька.

На поляне, вцепившись лапками в цапун, самозабвенно стрекотал Егор.

Вышедший на опушку из леса Адам, застыв, почесывал кожистый гребень, смотрел на Егора и придумывал ему имя.